— Что, решил попробовать себя в новой роли? — усмехнулась Гидра, но не смогла скрыть свою грусть, когда села на постель рядом с распахнутым сундуком.
— Что-то потеряла? — он подошёл и поставил на прикроватный столик свою коробку — аккурат рядом с дымящейся чашкой.
— Да так, одну вещицу из детства.
Она сунула пальцы в коробку и положила в рот кусочек сахарного лунновира. Тот прямо таял на языке. Однако задумчивость её не проходила.
— Слушай, — обратилась она к диатрину. — Можно я у тебя спрошу кое-что странное?
— Конечно.
— Ты присядь.
И он расположился рядом с ней, хорошенько продавив своим рыцарским весом постель. Гидра задержала взгляд на застёжках его сюртука, отметив, что он сменил одежду, и вновь увидела бинты подле шеи.
— Тебя, кстати, ранили в бою за Дорг? — спросила она.
— Нет, это ерунда, — отмахнулся Энгель. — Снарядом требушета отшибло часть укреплений, и меня немного ободрало упавшими камнями.
— Какова ерунда!
— Брось, меня даже ни разу не порезали, собственно, клинком. Почти вся битва была позиционная.
«Ох уж эти мужские военные термины».
— Так что за вопрос?
Диатрисса прочистила горло и решилась:
— Скажи, тебе никогда не виделось ничего странного, что не видят другие? Может, сны, или там… мысли, которые приходят в голову, но как будто тебе не принадлежат?
Энгель посмотрел на неё тревожно и неожиданно тронул её лоб ладонью.
— Нет, Гидра. Это то, что происходит с тобой? То-то ты такая грустная.
Та смутилась и чуть отстранилась, не зная, как выразиться поточнее, но диатрин подбодрил её:
— Расскажи, что тебе видится. Мелиной, верно? Демон побережья.
— Савайма…
— Для меня нет разницы. Кто бы ни был этот колдун, он опозорил мою семью, а теперь смущает и тебя, — голос Энгеля был пронизан сталью. — Похоже, прежде коронации новый Иерофант должен как следует заняться нашим городом, чтобы защитить нас от этого.
Гидра вздохнула. И начала по порядку:
— Понимаешь, кроме меня никто его не видел. Но есть свидетельства его действий: жуткие убийства. Да и… ты сам, — запнувшись, сказала она смущённо. — То есть, нельзя сказать, что это лишь моё безумие. Но так устроены саваймы. Они нарочно смущают людей, а открываются лишь тем, кого выбирают для того сами. Вот только ты — другой случай.
— Потому что ты считаешь, что я его сын.
— Не только я так «считаю», — вскинулась Гидра, но не стала заострять внимание именно на этом. — Понимаешь, там, на Тиванде, я говорила с ним.
— Так, — нахмурился Энгель. — Поэтому ты была без сознания?
— О нет, для себя я была вполне себе в сознании. Я думала, как я; и говорила, как я.
— Сомневаюсь, что хоть один савайма смог бы изменить это.
— Важнее было то, что сказал он сам, — Гидра собралась с мыслями. И честно взглянула в глаза Энгеля. — Он сказал, что дети для него — не то, что для нас. Они являются его частью. Он сказал, что он — это ты. И это, признаться, привело меня в ужас. Ведь если он хочет быть тобой, значит ли это, что он хочет править Рэйкой? Вдруг он незаметно… незаметно становится тобой, а ты и не знаешь?
Энгель уставился на неё изумлённо, подняв брови. В его дивных белых глазах отражалась рыжина супруги. Он моргнул, но затем, обняв её, сказал нежно:
— Ну что ты. Не бойся. Я — это просто я, моя Шаа.
15. Наконец-то праздник
Холод сковал Гидру изнутри. Она уткнулась в плечо Энгеля, но сама будто одеревенела, едва чувствуя, как он гладит её по спине.
«Так он меня не называл ни разу до того видения», — напряжённо думала она. — «Это ласковое прозвище на сциите. Мив-Шар означало котёнок, Шаа означает “кошечка”, причём этот тот же набор звуков, что и “луна”. Оно же и дало начало супружеским титулованиям как солнце и луна. Это очень старое обращение, которое было в ходу не один век назад…»
Она нервно сглотнула и, мягко отвергнув его ласки, сослалась на то, что ей хочется спать. Энгель возражать не стал, но, уходя, сказал, что дверь к нему будет открыта, и она может прийти, если ей приснится кошмар. Гидра покивала в ответ. А когда он скрылся за поворотом лестницы, сгребла Лесницу в охапку и зарылась лицом в трёхцветный мех.
— Какой ужас… — дрожащим голосом шептала она, поливая кошку слезами. — Если он и есть это чудовище, он об этом не знает. Но не может же быть такого, чтоб чужая воля ни разу не проявлялась в нём? Или я просто не могу осознать истинную степень их родства?
— Мр-р, — звонко отвечала ей Лесница и пыталась облизываться сразу же, как только слёзы падали на её шёлковую шёрстку.