Гидра покровительственно посмотрела на Леммарта. Отвратительный в своей ветрености и нахальстве, капитан иксиотов превращался во вдохновлённого, увлечённого мальчишку, стоило только заговорить о драконах.
«Я тоже всегда была такой», — призналась себе диатрисса. — «Но, если б я тоже начала рассуждать о таких тонкостях, отец бы догадался, что я лазила в его книги, и вынул бы мне глаза».
— Мордепал и Сакраал дали потомство, — заметила она. — Когда их детёныши вылупятся, может, один из них решит с тобой подружиться.
Леммарт посмотрел на неё с такой тёплой благодарностью, что ей стало неловко. «Об этом он мечтает на самом деле, а не о земле и титулах».
— Драконы поют, когда ищут себе пару, — продолжила Гидра задумчиво. — Но я не помню, чтобы кто-то упоминал пение Мордепала и Сакраала.
— Возможно, их пара образовалась довольно давно, — отозвался Леммарт. — А может, к слову, Сакраал и в горы-то ушёл именно для того, чтобы свить гнездо…
— А Мордепал разозлился, когда понял, что Астрагалы будут пытаться связать его лётным браком вместо того, чтобы дать ему должную для родителя свободу!
— И, окатив Дорг огнём, он улетел на север, чтобы охотиться для Сакраала.
Гидра поражённо посмотрела на Леммарта.
— Ранкар да выбьет мне зубы, если ты не прав! — воскликнула диатрисса. — Да ты действительно понимаешь драконов не хуже доа!
— Не смущайте меня так, Ваше Диатринство, — закокетничал Леммарт.
— Тебя невозможно смутить, не выдумывай!
В приподнятом настроении они поехали обратно. Однако по пути через сельву, дождевые леса близ Таванды, Гидра обратила внимание на белые облака лилигрисов, что залегли в низинах, которые притапливало зимой. Невинные белые фиалки с синими полосками казались обычными цветами. Если верить легенде, когда-то этот лес был полон телами тигров, которых оплакивал Мелиной.
«Или это были не тигры?» — поёжилась диатрисса. Лхам умел напомнить о себе даже в столь приятный, солнечный день.
Однако тени страхов таяли, стоило ей вновь ввечеру воссоединиться с Энгелем. Они рассказывали друг другу о своих успехах за день, но рассказы эти переходили в нежности, а нежность — в страсть. А страсть, достигнув пика, вновь переходила в разговоры.
— Я пообщался с Иерофантом Мсарой перед его отбытием на Дорг этим утром, — поведал ей Энгель, разбирая её короткие волосы рукой, когда они оба лежали под альковом окон. Ночь смотрела на них из замкового двора, и ни один козодой не смел вмешиваться в их беседу. — Он скрытен до невозможного, но об убийствах знает.
— Мог бы поделиться своими мыслями, — проворчала Гидра недовольно. Но в тепле диатрина ей было слишком хорошо, чтобы сердиться по-настоящему.
— Мог бы, но он предан своему делу и старается отгородить мирян от ужасов тёмной магии. Так что пришлось довольствоваться его заверениями о том, что он сам имеет некоторые догадки насчёт колдуна, который приманивает Мелиноя, и в нужный момент скажет своё слово.
— То есть, как всегда, это пустой трёп.
— Не ругайся, моя луна, — проурчал Энгель и поцеловал её в макушку. — Люди и так тебя опасаются. Все мои усилия будут бесполезны, если ты всегда будешь так сурова. Диатрис Ландрагора Суровая.
— Диатрис?…
— Завтра мы отправляемся в Рааль. На коронацию.
«Ох, ну и чудеса со мной происходят в последнее время», — подумала Гидра и тоже поцеловала его — но не в волосы, а прямо в бледные губы.
Сборы были очень волнительные. И хотя Гидра предполагала, что для дальнейшей жизни они с Энгелем оба, не задумываюсь, предпочтут Лорнас, она всё же не была уверена, что они вернутся в Мелиной до решающей битвы.
«Мордепала придётся приманивать колоколом, потому что моя мысль едва ли улетит так далеко за море».
Гидра сложила с собой свои самые нарядные сари, свой гримуар и украшения, подаренные Энгелем, среди которых были серьги в виде месяцев и ожерелье с двумя камушками — кошачьими глазами; посокрушалась ещё о том, что пропала вышивка Бархатца; и была в целом готова. Как ни странно, все прочие — и Леммарт, и Аврора, и сам Энгель — оказались куда менее расторопными. Поэтому она, утомлённая беготнёй слуг вокруг себя, села в галерее первого этажа с видом на сад.