Иерофант кивнул вновь, но уже более неохотно. Его тяжёлый взгляд обратился к Гидре.
«Не помог мне что-то камушек», — ответила Гидра глазами.
Впрочем, настал её черёд взять слово. Взгляд Авроры из-под чёрной вуали посмотрел на неё сурово и побудительно.
«Она права. Я не позволю колдунье надругаться над тем, чего столько лет добивался Энгель».
— Ваше Выск… Про… тьфу, — после стольких часов молчания язык Гидры заплетался. Иерофант махнул рукой, позволяя ей пропустить титулование. — Словом. Тавр одолел Энгеля потому, что Ланхолия — ведьма. Они бились, и Ланхолия заговаривала его на победу.
Мать раздражённо вздохнула.
— Моя дочь сама большой любитель оккультных наук. Но подкрепить её гнусные обвинения ей нечем.
— И всё же мы их выслушаем, — заметил Иерофант. — Всякая из вас будет говорить в свою очередь.
Гидра вздохнула. Поймала тяжёлый взгляд ди Монифы, что смотрела на неё с обособленного от прочих сиденья.
«Да не бойся, я не желаю посмертно очернять Энгеля, упоминая его происхождение», — мысленно фыркнула на неё Гидра. И заговорила:
— Всё началось давно. Когда диатр Эвридий разорвал помолвку с марледи Тамрой Гидриар и женился на ди Монифе. Марледи Тамра обратилась к колдунам. Она мечтала, чтобы счастье Эвридия длилось недолго. И за колдовство заплатила частью своего разума. Но у неё получилось: беды замучили почившего диатра. Его обжёг Мордепал, а вместе с его смертью его дружную семью постиг раскол.
История старухи Тамры многому научила марледи Ланхолию. Она всерьёз взялась за обучение колдовству. Её цель была выйти замуж за марлорда, неприступного и желанного. И она своего добилась. Вот только марлорд Тавр был увлечён другой девушкой — Сагарией Райской Птицей. И обручение не смогло изменить его влюблённость. Сагария стала первой жертвой.
Когда соперница была уничтожена, марледи Ланхолии не было нужды продолжать ритуалы. Одно у них не выходило с Тавром — произвести на свет сына, а не дочь. Боюсь представить, чем именно она занималась, чтобы добиться желаемого. Однако познания её росли. Тавр, тем не менее, не любил ждать. Его увлекали военные кампании, и он в конце концов велел жене прекратить колдовать впустую, а взяться устранять тех, кто был ему вреден: торговца из Мелиноя, который мог знать о странных поставках на Аратингу. Потом лорда Магра Денуоро, который заподозрил вмешательство колдовства в войну. Потом и нас с Авророй.
Но мы с Авророй избежали этой участи благодаря тому, что я тоже кое-что знала от старухи Тамры. Защитное колдовство — поджигание трав и камушков. На этом, увы, мои познания кончались, и я не могла понять, кто является нашим врагом, если не мой отец. Как всякий знаток драконов, он был по-своему вовлечён в тонкие искусства, и мне не приходило в голову думать на кого-то, кроме него.
Всё, что у меня было — это камушек оникса, который я держала в руке и шептала слова, запретившие бы Тавру колдовство во время поединка. А шептать надо было на марледи. Она выиграла чисто, не дав никому себя заподозрить, ведь всю жизнь она была лишь безымянной тенью Тавра — никто не мог ожидать от неё такого могущества. Вот только магия не всесильна. Она потеряла своего мужа — никаким колдовством было не образумить его жажду демонстраций собственной власти.
Для ритуалов Тавр покупал ей тигров — животных, чья кровь способна дать силу Мелиною, который исполнял все приказы колдуньи. Первый тигр был убит для Магра, два следующих — для нас с Авророй, а последний был заколот перед самой дуэлью. Его-то и нашли солдаты в катакомбах Оскала. Впрочем, сейчас марледи Ланхолия наверняка уже спрятала всё, что выдавало бы её колдовство, но я изложила вам всё, что знаю — клянусь праведным Ирпалом, грозным Ранкаром и молчаливым Схали, — довершила Гидра. И хотя её слова звучали сухо, бесстрастно, сквозь сдержанность просвечивало пламя гнева.
Гул в зале стал громче. Теперь Гидре было ясно, что её история прозвучала весьма голословно, и полный презрения взгляд матери доказывал это. Кроме того, она косвенно обвиняла в колдовстве и себя в этот момент.
— Помилуйте, ну нельзя ж все необычные смерти списывать на чаровство, — заговорил марлорд Вазант. — Да ещё и одного-единственного человека.
— Можно, — вдруг оборонил Иерофант.
И в зале повисла гробовая тишина.
Марледи Ланхолия замерла, а Иерофант Мсара спрятал руки в рукавах и обратился к ней. Его голос зазвучал, роняя каждое слово в тишину, как в колодец:
— Её Диатрость знает, о чём говорит. И её изложение — именно то, что довершает моё познание о вашем колдовстве, марледи.