Постепенно голоса диатрийской семьи заглушили беседу Эвана и Вазанта. И Гидре невольно пришлось внимать тому, что происходило с правой стороны от неё.
— Это надо пресекать жёстко, но не жестоко, — гудел голос диатрина Энгеля. — Пускай будет усилен гарнизон всех горных границ Рэйки.
— Сын мой, — хрипло отвечал ему диатр Эвридий. Он почти не прикасался к еде и был полностью увлечён их беседой. — Ты сам был в чужих странах. Знаешь, что люди, никогда не седлавшие драконов, куда более привычны к людским тактикам. Их полки собираются на зов не за лунар, а за несколько дней. Им известны миллионы стратегий против фортов ли, или против засад. Единственное преимущество Рэйки перед их куда более многочисленными армиями — это драконы. И мы должны на малейшее проявление агрессии ответить им огненным дождём.
Диатрин Энгель упрямо сдвинул белые брови и поднял голову. Видимо, привык смотреть на собеседника сверху вниз; но, осознав, что беседует с собственным отцом, чуть исправил свою горделивую позу.
— Ваша Диатрость, я потому и говорю, — настаивал Энгель. — О Рэйке даже вспоминать забыли. Всякая сказка о драконах имеет место быть «в далёком восточном краю», но не в Рэйке как таковой. Многие искатели и исследователи далёких земель просто не знают о том, что здесь наша земля. Обозначить это гарнизонами будет мудрее, чем настраивать против себя гигантские державы севера и запада.
— Святая наивность, — качал головой старый диатр. — Надо пользоваться тем, что им о нас почти ничего не известно. И драконы испугают их куда больше, чем гарнизоны. Или ты, уча историю северных держав, не знаешь, что маленькие незнакомые страны для них — словно корм? Они разграбляют их и занимают, не задумываясь об их названии.
— Отец, я уверен, это ошибка. Я знавал много знати из Барраката и Ририи. Искатели золота действительно не путешествуют без сопровождения, но это не захватническая армия. Инцидент на горной границе — это недоразумение. Они не заслужили утонуть в огне из-за произошедшего недопонимания.
— Нет, нет, нет…. — обожжённое лицо диатра жутковато кривилось. — Послушай меня и не верь в чужое благородство, никогда не верь…
«Кто о чём, а мужчины — о войнах», — Гидра незаметно закатила глаза. — «Хотя, как говаривала Пиния, пусть лучше воюют со своим воображением, чем с лицом жены».
Чем дальше она слушала, тем яснее понимала: на диатрина Энгеля устремлены взгляды всех гостей. Даже если они зачастую поддерживали точку зрения диатра, принцу-диатрину всегда доставался приз симпатий. Энгель купался в любви рэйкской знати. И он воспринимал это с видом привычным и уверенным, словно так всегда и было.
Диатрин Эван же, напротив, меркнул на его фоне. Наследный принц казался словно бы чужим на этом празднике. Его фигура была незаметной, а взгляд то и дело упирался в тарелку, словно у наказанного мальчишки. Собственная мать обращала внимание лишь на Энгеля; принц Эван казался позабытым. Его потуги сказать что-либо о трудностях снабжения горных границ оставались едва услышанными.
Гидра прониклась симпатией к диатрину Эвану. «Хоть и старший среди детей, но не в фаворе, словно ему так и не простили нападение Мордепала на диатра Эвридия», — оценила она. — «Прямо как и я».
На глазах у наследника рэйкской короны знатные лорды чествовали лишь его брата, поздравляли с обретением марлордства и выказывали уважение его храбрости в отношении драконов. Говаривали даже, что у Энгеля теперь целых два дракона — Сакраал и Лукавый — и хотя ни тот, ни другой не были пригодны для ведения войны, Энгелю уже приписывали возрождение былой славы Рэйки, а то и всей Рэ-ей.
Диатрийская чета поддерживала подобные толки. Только один человек действительно раздражался и хотел больше внимания к своей персоне: марлорд Тавр Гидриар. Он ёрзал на своём стуле и всякий раз умудрялся подсолить счастье правящей семьи, говоря о том, что Лукавый не готов к лёту. Да и искусство лёта, передававшееся с кровью Кантагара, давно уже оставило все знатные рода Рэйки — и никому многие годы не удавалось сесть в гриву дракона живым.
Он ершился как мог, будто злая ведьма на дне рождения принцессы. И диатрин Энгель делался всё суровее. Он отвечал ему, что, если б дело было только в крови Кантагара, то всякий бастард смог бы стать доа. И что требуется куда большее, чем просто происходить от рода доа.