— Лхам — это старый, могучий савайма.
— А-а, — понимающе протянул сэр Леммарт и скосил на неё лукавый золотой глаз. — Любите сказки?
Гидра коротко кивнула. Ехидный рыцарь ей был симпатичен, но она не собиралась кому-либо рассказывать о своём интересе к колдовству. Это могло ей слишком дорого стоить.
— Так вот, Мелиной был родоначальником тисовых тигров. Они отличались тем, что у них была бело-синяя расцветка. Ну, то есть, не как на рисунках у детей, но чёрные полосы под определённым углом солнца действительно казались лазурными. Одна шкура, вроде как, есть в коллекции городского канцлера. И, о чём бишь я… Мелиной обитал на обоих берегах Тиванды. По слухам, к нему приходили разные паломники, волшебники, чтобы обрести мудрость… Но потом Рэ-ей добралась и досюда. Драконы Гагнаров сожгли Мелиноя и всех его тигров. Однако, поскольку, согласно легенде, сражение с гигантским лхамом было незабываемым зрелищем, Гагнары уважили старого тисового тигра и назвали местное поселение в его честь.
— То есть, повсюду нами же изображены тигры, которых мы же когда-то истребили? — изумилась Гидра.
— Да. Иронично, правда? — они оба натянули поводья, чтобы ехать помедленнее по одной из ещё незастроенных аллей. Кусочек нетронутой природы сохранился тут не просто так: должно быть, его выкупил какой-нибудь купец, что ещё не взялся за застройку. Но, глядя на старинные тисы, Гидра чувствовала себя странно.
«К нему приходили паломники и волшебники», — повторила она мысленно. — «Могла бы и я как-нибудь попытаться обратиться к когда-то жившему здесь лхаму? Драконы — орудие мужчин, а колдовство — женщин, ибо требует не храбрости, но хитрости. Если отец прав, и я трусиха, надо идти своим путём пугливых. Но идти до конца».
— Ваше Диатринство? Могу спросить?
Гидра отвлеклась от своих мыслей. Она кивнула сэру Леммарту, но заметила:
— Давайте сперва спешимся, посидим на набережной.
Искиот тут же спрыгнул с седла рядом с парапетом, возведённым у монаршей части порта. Здесь было совсем немного возов и телег; каменная пристань предназначалась лишь для диатрийских кораблей, а не для торговых барж. Поэтому в тени плакучих ив можно было посидеть спокойно.
Гидра наклонилась к лошадиной шее, чтобы спешиться; и заметила, что сэр Леммарт встал рядом, протянув ей руку.
Не успев ничего подумать, Гидра оперлась о его руку и благополучно слезла с седла. Касание горячей ладони не вызвало в ней ни отторжения, ни страха.
И она невольно раскраснелась.
«Если ты знаешь, что тебя не посмеют тыкать и дёргать, трогать кого-то не так уж неприятно. Даже напротив».
Он постелил ей плащ на каменном парапете, и она села вместе с ним. И напомнила:
— Так что за вопрос?
— Про драконов, — сэр Леммарт посерьёзнел и уставился на пустой причал для монарших судов: в Мелиное не осталось ни одного корабля диатрина или марлорда. А затем вновь перевёл взгляд на Гидру. — Вам же доводилось наблюдать за ними?
— Ну как сказать, — Гидра скрестила пальцы, положив руки на колени. Ветер с реки приятно оглаживал её лицо. — Отец не позволял никому приближаться к их логову. Но если они сами отправлялись полетать, то да. У меня была подзорная труба — я смотрела за их полётом с балкона.
— А зачем они летали?
— Размять крылья, сменить обстановку. Или на охоту.
— На кого?
Лицо Гидры помрачнело, и она кинула на капитана хмурый взгляд. Тот кивнул, не дожидаясь ответа, и наконец задал свой сакральный вопрос:
— Как вы думаете, для них правда важна кровь Кантагара? Они лишь его потомков готовы считать не добычей, а друзьями?
— Думаю, да, — рассеянно ответила диатрисса. — Драконы видят, в чьих руках власть. Они равнодушны к простым людям, пока не голодны. И, возможно, из-за угасания кровей Кантагара больше нет драконьих всадников — драконы терпеливее к марлордам и диатрам лишь потому, что прекрасно понимают, что перед ними правители людей, а не кто-то ещё.
— Но в заветах Кантагара ничего не говорилось об одной только крови, — воодушевлённо отвечал сэр Леммарт. — Сказано, что говорящий с драконом должен сам быть драконом — амбициозным и гордым, но не сумеет превзойти в этом самих хищников. Потому он должен помнить, что пред драконом мал он, словно кот, и хитрость — его оружие. Но главное его отличие от обоих в том, что он ещё и человек, и оставаться им должен до конца. Будучи одновременно и тем, и другим, и третьим, он постигает все грани и мелкого, и великого, и только такие становятся доа.