Поэтому пришлось чередовать приём слёз синицы с чаем из лаванды и пустырника, и по прошествии полнолуния в середине сумена, второго лунара лета, Гидра была более-менее в той же форме, что и раньше.
Её не волновали дела Рэйки, но она частенько слышала взволнованные разговоры гвардейцев о том, что, дескать, только спустя три недели армия королевства кое-как выступила навстречу барракитам. А те уже заняли все приграничные форты, выставили на стенах пороховые пушки и вовсю начали добычу на золотых приисках. Диатр Эвридий, вроде как, даже пытался договориться с ними, чтобы те ограничились золотыми шахтами и забирали их, не пытаясь двигаться вглубь Рэйки; но молодые диатрины были возмущены его слабостью и сорвали переговоры.
— Диатрин Энгель так и сказал, — размахивая руками, будто сказитель на сцене, декламировал один из гвардейцев на стене. — «Все мечи и драконы Рэйки выступают против наглых захватчиков. Признать такую силу слабостью — опозорить наших богов и всю нашу страну!»
— И правильно он сказал, — горячо кивал второй гвардеец. — Какие-то старатели, жадные до набитых кошельков, и их жалкое оружие; что они сделают, когда пороховые склады займутся огнём?
— Диатрин Энгель — истинный правитель Рэйки! Диатру Эвридию пора на покой, ежели он решил продать наши горы врагу.
— Твои слова — да богам бы в уши, они бы дали Энгелю родиться раньше Эвана, и был бы то владыка, прославленный в веках…
«Балаболы», — думала Гидра, проходя мимо. — «Страна три недели не могла собраться, чтобы дать отпор врагу, который уже вовсю орудует в золотых приисках. Реши они вместо этого пройти дальше, до Мелиноя, давно бы уже висели над Лорнасом барракатские флаги с кривыми мечами. А они ещё рассуждают о каком-то величии».
Но самой Гидре тоже пришлось несладко. У неё наступили женские дни, от которых она всякий раз корчилась в своей постели, будто раздавленный дождевой червь. Это измотало её окончательно, и к концу сумена она вообще перестала снимать ночную рубашку со своего зеркала: лицо, что смотрело на неё оттуда, напугало бы даже моргемон.
Чтобы пережить тяжёлое время, Гидра вновь пыталась погрузиться в чтение. Городские легенды были искрой, что согревала её в пустоши затянувшейся боли. Но ещё любопытнее оказалось письмо, что пришло ей с фронта.
Это было послание от наследного диатрина Эвана.
«Диатрисса,
Не хочу писать вам формальные приветствия. Догадываюсь, что ваше солнце даже не вспоминал о вас. Но сам я не раз задумывался о том, как вы остались в одиночестве в Мелиное.
Не сочтите это письмо за непристойность; мною движет лишь желание помочь вам, поскольку я слишком хорошо знаю брата. Похоже, он невзлюбил вас, если простите мне подобное наблюдение. Поэтому я вместо него хочу заметить: вам нет нужды до последнего исполнять долг марледи Мелиноя и оставаться в городе, который столь уязвим к нападению. Прошу, рассмотрите возможность уехать в Рааль. Я лично походатайствую за то, чтобы ваша жизнь была вольной и приятной на острове Дорг.
Лишь дайте мне знать.
С уважением,
Диатрин Эван».
Гидра была удивлена, и от изумления даже немного отступили боли. Она немедля начертала ответ:
«Диатрин,
Я очень тронута вашим вниманием. Тем не менее, прошу не волноваться обо мне. Я уверена, враг не дойдёт до Мелиноя, а если и дойдёт, то…»
«Мне всё равно? Или “так будет даже лучше”? Нет, я всё-таки общаюсь с диатрином Рэйки».
«…то благодаря гвардии иксиотов у нас будет время сориентироваться и отплыть на острова.
Спасибо за то, что помните обо мне. Действительно, не в обиду вашему брату, но наши отношения сложиться не успели. Наслышанная о его доброте и благородстве я, безусловно, виню лишь себя: должно быть, это злоба распирает мне череп.
Берегите себя и не волнуйтесь обо мне. Мелиной на удивление радушный город, в котором мне гораздо приятнее, чем дома.
Буду рада вашему ответу.
С уважением,
Диатрисса Ландрагора».
Гидра даже думать не хотела о том, чтобы вновь видеться с диатрис Монифой. Королева показалась ей высокомерной, заносчивой женщиной, что не привечала ни свою невестку, ни свою незаконорождённую племянницу. А уважать и терпеть её всё равно пришлось бы.