1. Серпентарий и драконарий
Чимéн 948 года от разделения королевств был худшим чименом в жизни юной леди Ландраго́ры Гидриар — а она прожила уже семнадцать лет. Чимен, первый из шести лунаров лета, любую из девушек настраивал на романтический лад цветением мимоз и маттиол. Но покуда сверстницы к этому возрасту обзаводились кавалерами, модными привычками и планами на жизнь, Ландрагора заимела только прозвище: Гидра. Так её называли служанки, сёстры, даже родители. Потому что не было леди более злобной, раздражительной и ненавидящей каждый божий день.
В этом худшем чимене наступил худший день: двадцать девятое число. Служанка Пиния явилась к ней в комнату и раскрыла лёгкие шторы, так что жаркое южное солнце сразу хлынуло в спальню.
— Вы должны вставать, миледи, — прозвучал её робкий голос. — Ваша матушка велела, чтобы к десяти утра вы были готовы отправляться…
Гидра не дала ей договорить. Она оторвала голову от подушки — но лишь для того, чтобы запустить ею в Пинию.
— Пошла прочь! — взвизгнула Гидра свирепо, как потревоженная пантера. И упала обратно на постель.
Пиния ретировалась. А юная леди тоскливо осмотрела свои покои.
«Ненавистная спальня», — думала Гидра. — «Я вместо платяного шкафа хотела бы поставить книжные полки. Вместо картин — схемы драконьих крыльев. А вместо этих бесполезных прозрачных штор — чёрные, глухие, чтобы не будило меня отвратительное солнце… они сказали, что так моя кожа станет совсем серой».
Она подавила стон и села. Она вспомнила, что сегодня за день!
«Сегодня я покину отвратительную спальню и отправлюсь в ещё более отвратительную, где никогда не буду одна».
Она подняла взгляд на изображения богов, что висели над её постелью. По центру — воин в белой рясе, Ирпал, вооружённый мечом. Вместо его лица сиял свет, который в этом мече отражался ярко, как в зеркале. По левую руку от него был изображён Бог-Зверь, змей Ранкар, с оскаленными зубами и гривой как у дракона. А по правую — Бог Горя Схали, странник в чёрном рваном плаще с головой козла и красными глазами.
— Отец говорит, чтобы я не смела настраивать против себя жениха, — рассудила Гидра вслух. — Но так ли важно отношение одного только жениха, если меня ненавидят сразу трое богов?
«Не говори так!» — возразила бы ей мать. — «Если бы боги не любили тебя, ты родилась бы дочкой собирателя устриц».
— Но мы-то с вами знаем правду, — скривилась Гидра, рассматривая потемневшие изображения.
Гнусный день. Паршивые перспективы. Прощание со своей осточертевшей спальней — но она хотя бы была отдельной.
Гидра даже представлять не хотела, как ей надо будет уживаться с кем-то ещё. Особенно с мужчиной. «Мужчины грубые, неотёсанные хамы, которые почему-то уверены, что мысли любой девушки по определению заняты ими», — продолжала ругаться про себя она. Но всё же потихоньку свесила веснушчатые ноги с постели.
Как бы сильно всё внутри неё ни восставало на происходящее, делать было нечего. Она могла вопить, плакать, извергать проклятия; но с малых лет знала, что это всё закончится пощёчиной и каким-нибудь утомительным наказанием вроде вышивания отцовского герба на плаще или попоне.
Тем более этот брак был не сиюминутной прихотью. Отец, лорд Тавр Гидриар, страстно желал получить остров Лавиль в своё распоряжение. Но ей, конечно, говорил иначе. «Иная и мечтать бы не могла, чтобы стать женой диатрина! Принцессой! Диатриссой! А ты ни пальцем для того не пошевелила, и уже кривишь губу».
— Дались вам эти диатры и диатрины, — шипела Гидра, усевшись перед трюмо. Зверское выражение веснушчатого лица посмотрело на неё столь же раздражённо, сколь и всегда.
Она вздохнула, успокоила гневный блеск болотно-зелёных глаз и взялась за гребень. Начиная с конца, прядь за прядью, принялась расчёсывать длинные медно-коричневые волосы, что казались огненными под лучами солнца. Рыжие брови хмурились, как всегда, и тень во взоре лежала неистребимыми кругами под глазами.
— Если б там, у диатров, было бы так хорошо, — заговорила она сама с собой, — чёрта с два они решили б выдать меня. Тогда уж кого-то из сестёр: Лару или Летицию. А раз выдают меня, значит, меня там ждут смирение, дисциплина, набожность и прочие ужасы. Представляю, как маменька и папенька сейчас прыгают от радости.
Сердито выдохнув, она задержала гребень посреди огненной пряди и уставилась на единственного своего собеседника: вышивку в виде рыжего кота. Небольшая картиночка густым швом из собственных волос девушки изображала мордочку Бархатца — последнего друга, который у неё был. Сейчас было видно, что один глаз съехал ниже другого.