— Диатрисса, отставить обстрел.
Она открыла глаза и увидела Энгеля, что перехватил подушку за мгновение до попадания в своё лицо, и теперь мелкий лебяжий пух летал по шатру.
Резкий полуденный свет пробивался внутрь сквозь занавес. В воздухе висели крупицы подсвеченной пыли. Гидру кольнуло испугом, и она попыталась сесть, но, дёрнувшись, поняла, почему не стоит этого делать. И смущённо отвела взгляд.
От диатрина больше не веяло благодушием и теплом, он стоял, одетый в свою чешуйчатую броню, и лицо его было угрюмым, а взгляд — скорее настороженным, чем сочувствующим.
— Вам лучше, я посмотрю?
«Лучше?» — возмутилась про себя Гидра, хватая воздух мелкими глотками.
— Не туда смотрите, — ответила она негодующе. — Я не могу даже вдохнуть как следует!
— Ну чего вы хотели со сломанным ребром.
Гидра обиженно отвела взгляд. Она и сама бы предпочла сделать вид, что всех вчерашних слёз не было. Но возвращение к должному титулованию было хуже любой тюрьмы. Она задышала ровнее и незаметнее.
— Я…
— Исходя из ваших слов, диатрис Монифа может быть в опасности. Если Мелиной уже под влиянием Тавра, то хотя бы её я намерен от него оградить, — проговорил Энгель ровно, чеканя слова, будто шаг по мостовой. — Разумеется, пойти против воли действующего диатра я не имею права. Да и ваши слова об её покушении на Аврору меня смутили. Всё это требует обсуждения, вот я и разбудил вас. Проведём совет здесь.
— А если мне нужно по нужде?
— С вашей стороны из шатра есть задний выход, к зарослям. Помочь вам встать?
«Нет уж», — подумала Гидра и мотнула головой. Укушенная нога саднила, всё тело болело, но ещё больше мучила растоптанная вчера гордость.
— Если передумаете, позовите дозорного себе на помощь.
Она сдержанно кивнула. А он подошёл и вручил ей подушку. После чего направился прочь.
Но подушка тут же прилетела ему в затылок. Он дёрнулся и резко обернулся, и вновь с необычайной ловкостью ухватил подушку до того, как та упала на стоптанную землю.
Единственный глаз сверкнул возмущением — но взором замер на ней. Очевидно, ожидая объяснений.
— Покушение было не только на Аврору, но и на меня, — возмутилась Гидра, вся дрожа от слабости и одновременно от негодования.
— Думаю, детали лучше обсуждать при моём советнике из разведки, — сухо отметил Энгель. Его рука потянулась метнуть подушку назад, но он сдержался и подошёл, положив её рядом с ногами Гидры.
— А я думаю, напротив, есть вещи, которые мы должны обсудить без чужих ушей.
Энгель сощурился и медленно опустился рядом с ней на постель, настороженный, как дикий зверь. Гидра тоже напряжённо следила за каждым его движением, будто он был ржаво-рыжим Мордепалом.
— Ну? — спросил он.
— «Ну»? — передразнила его Гидра и вдруг вспыхнула, поняв, что донимает его из чувства, уж больно похожего на кокетство.
«Вся грязная, прожёванная драконом, едва дышащая моргемона — я кажусь ему не приятнее речного рака, вытащенного из грязи».
Эта мысль её не смутила. Потому что в её голове мрачными тучами роились те слова, что она шептала себе в бреду, когда лежала под лапами дракона.
Энгель не торопил её, но хмурился, ожидая.
— Знаете, — наконец заговорила Гидра, — я для себя кое-что поняла, когда шагнула Мордепалу в пасть.
Он поднял бровь в ответ.
— И когда оказалось, что я жива, я поняла ещё больше, — подогретая всей своей ненавистью к оковам дворянской крови, титулов и обязательств, продолжила диатрисса. — Поняла, что ненавижу вас за то, что это вы нашли меня.
— Кхм… — Энгель усмехнулся.
— И это вовсе не смешно. Почему меня не нашли какие-нибудь охотники? Барракиты? Монахи? Я сказала бы им чужое имя. Я ушла бы в иные земли. Я перестала бы быть диатриссой Ландрагорой Астрагал и стала бы кем-то ещё. А из-за вас мне теперь придётся снова нести это бремя.
Энгель в ответ покачал своей гривастой головой.
— Вы никуда не уйдёте, диатрисса. Вы ранены. В лесу дикие звери. И, вполне вероятно, вражеские солдаты.
— Я выздоровею, — настаивала Гидра. — И всё равно уйду хоть куда-нибудь.
— Я поклялся перед богами, что теперь отвечаю за вас.
— Вы не справились, — огрызнулась Гидра. — Поймите наконец, что я ни вас знать не хочу, ни всю вашу диатрийскую семью. Я хочу одиночества. Я едва не погибла уже столько раз за минувшие дни, что меня не пугает ваше осуждающее лицо и хоть тысяча таких же осуждающих лиц. Я сделаю, как захочу, только встану на ноги.