Очарованная этим великолепным зрелищем, Гидра не обратила внимания, что Мелиной уже давно пропал с глаз. Мордепал принёс её далеко в горы, и там, куда не ступала нога человека, грузно снизился. После чего юркнул в безымянный грот с диатриссой у себя на загривке. И, издав тяжёлый вздох, повалился на землю.
«Живы?» — никак не могла поверить Гидра. Тяжёлое дыхание Мордепала не дало ей долго думать. Она соскользнула с шеи своего боевого товарища, спрыгнула на землю и в ужасе подбежала к ранам.
Рваные, оставленные укусами и злыми когтями, с вырванными чешуйками, те запеклись чёрной кровью, что на корках имела окисленный ржавый цвет. Дрожа от сопереживания, Гидра коснулась горячей шеи Мордепала и погладила её. Но тот в ответ лишь недовольно проурчал.
— Ты не кажешься… умирающим, — признала Гидра. Кровь не хлестала и уже застыла жёсткими, как броня, корками.
Мордепал вполне дружелюбно прогудел в ответ.
— Да ты у нас любитель доброй драки! — выдохнула Гидра и с нежностью прижалась к плечу дракона. — Кто бы мог подумать, что это доставит тебе такое удовольствие. Вот только, если б не твоя… жена…?
Она застыла, увидев гнездо драконьей пары. Добрая дюжина яиц, каждое в обхват размером, образовывала кладку в белой глине. Они были разного цвета, как на картинках. Одни бардовые в крапинку, другие — голубые с белыми завитками…
Завороженная, Гидра таращилась на них, пока Мордепал предупредительно не растопырил перепонки.
— Л-ладно, не смотрю, — выдохнула она. И на негнущихся ногах вышла к проёму, через который они проскользнули внутрь.
Ей открылось зелёное море. Хлопковые леса Рэйки тянулись от гор и до самого горизонта, оставляя место лишь бескрайнему небу.
— Чёртова бабушка, — присвистнула Гидра, и, всё ещё дрожа, неловко села на мшистый камень у входа в логово. — Ты, конечно, вправе передохнуть, Мордепал, но без тебя мне отсюда не уйти.
И вздохнула. А затем потёрла лицо руками, пытаясь привести себя в чувство.
Эйфория единения, скорость и ярость, битва и спасение — разойдясь с драконом, она чувствовала себя пустой без того, что он давал ей. И её обуяли доселе откинутые за ненадобностью обычные человеческие чувства.
«Драконам Тавра пришлось покинуть бой, но помогло ли это Энгелю?» — думала она, ёжась от непривычно холодного ветра. — «Жив ли он? Могли ли они отбиться, если враг оттеснил их уже к самому замку? И… найдёт ли он меня тут? Очень сомневаюсь».
Осмотревшись, она нахмурилась и добавила про себя: «А Тавр? Очень сомневаюсь, что хитрый паршивец сгорел на корабле. Я не верю, что мне могло бы так повезти. А если это он травил меня Мелиноем, то, кажется, рано ждать, что ночи будут спокойными».
Всё её тело ныло, прося о хорошем сне и горячей ванне, но разум был взбудоражен. Волнение сменялось злостью, злость — восторгом. Она оглядывалась на Мордепала и ликовала.
— Кто бы мог подумать, что за столько лет после смерти королевы Лорны именно я стану доа, — шептала она и качала головой, сама себе не веря. — Если бы я задумывалась именно об этом, я бы не решилась сделать и шага к Мордепалу. Но нас с ним свела общая ненависть…
И лётный брак был заключён.
Гидра раз за разом вспоминала то, что читала в Кодексе Доа. Теперь она понимала, что подразумевалось под «единением душ», и почему о седле не могло идти и речи. И всякое слово о том, что команды и слова дракону не нужны, чувствовала теперь с полным согласием.
Какое это было счастье! И какое волнение!
И всё же Мордепал спал, не собираясь отзываться ей. Даже лётный брак имел свои ограничения: дракон не стал бы, как конь, умирать ради воли седока. За редким исключением, если верить легендам. Но сейчас геройство Мордепала больше не требовалось, и его воля была закрыта от Гидры крепким сном.
Та воспринимала это спокойно, пока на горизонте не показалась махина Сакраала. Крылья белоснежного дракона отражали кровавый багрянец заката, и он реял над лесом, стремительно планируя к логову.
Гидра предусмотрительно кинулась в сторону от проёма, и не напрасно: лапы Сакраала могли прихлопнуть её, будто муху. Она затаила дыхание, засев в камнях. Но белый дракон взглянул на неё высокомерными зелёными глазами, без труда отыскав чужака по запаху. И едва заметно оскалил клык: один его зуб был больше Гидры.
«Поняла», — испуганно подумала диатрисса и отбежала ещё дальше, вниз по склону, к поросли акаций.