Рука уже устала печатать — а ведь она мне ещё понадобится. Всё, закругляюсь. Позавчера Александер вернулся из Еревана, почти не загоревший (его смулая кожа уже не принимала загар, только слегка бронзовела от солнца), рассеянный и довольный. Он быстро отымел меня, потом повёз ужинать в "Золотой Лев". Я кушала лобстера, когда вы позвонили мне прямо туда на мой обычный сотовый. Это было против всех правил — и я поняла, что дело сверхсрочное.
Вам нужно было знать подробности ереванского дела. Кто и почему убил президента вместе с правительством. Знать срочно. Как можно скорее. "Делай что хочешь" — сказали вы, генерал, — "но мне нужно знать". Судя по голосу, дело было серьёзным. И я, как всегда, сказала — "я постараюсь, генерал". А вы были так напуганы, что не потрудились даже выругать меня за моё "постараюсь".
Я быстренько перепихнулась с Александером прямо в ресторанном кабинете — благо, VIP-зона в "Золотом Льве" очень способствует здоровому сексу. Потом я сделала то же самое у него в номере гостиницы. Конечно, я ждала обычного отчёта — но писька молчала, будто воды в дырку набрала, а когда я стала настаивать, отделалась какой-то невнятицей. Я было решила, что у неё что-то не получилось — всё-таки член Александера был очень и очень непростым существом, писька и раньше имела с ним сложности — но всё-таки они обычно ладили… В общем, я сделала то же самое, что и в других случаях, когда у меня чего-то не получалось. То есть устроила сумасшедшую оргию на всю ночь. Александер неожиданно оказался на высоте: он выдерживал заданый темп без особых усилий. Мы вытворяли чёрт знает что… а потом, когда я была уже истощена, писька, моя любимая писька, только что отправившая меня в короткий обморок от космической силы оргазма, заявила мне:
— Глотка, оставь его в покое. Я больше не буду ничего рассказывать. Я люблю его член, и никогда не причиню ему вреда.
Конечно, я сначала решила, что это очередной вздор, с которым следует разобраться наедине. Александер мне в этом только мешал. Я даже не стала его будить, чтобы попрощаться. Через двадцать минут я была у себя, и настроилась на серьёзный разговор с расшалившейся мартышкой.
Но никакого разговора не получилось. Сначала она отмалчивалась, а когда я её достала как следует, она заявила мне, что я такая же глотка, как все. И что если я буду настаивать на своём, на этом наша дружба и совместная работа кончена. "Ты ничего не умеешь делать, кроме того, что делаю я", — сказала она. "Теперь будет так — или ты выполняешь то, что я хочу, или пойдёшь побираться".
А хотела она одного: чтобы я удержала около себя Александера любой ценой. Больше её ничего не интересовало. Его член, этот кусочек мяса с интеллектом крысы — вот то, что ей было нужно.
Конечно, побираться я не пошла бы, вы это знаете, генерал. Вы платили мне реальные деньги. По крайней мере, того, что у меня было на счетах, хватило бы на скромную жизнь в каком-нибудь цивильном государстве. Но тут уже дело было не в деньгах. Я поняла, что, если уступлю сейчас, то никогда больше не буду распоряжаться своим телом. Писька, с одной стороны, и Александер, с другой, возьмут меня в оборот,
Я пыталась договориться по-хорошему, генерал. Я просила ей подумать, я пыталась её обхитрить, я делала всё, что могла.
А когда я потянулась к ней, чтобы её приласкать, она сжалась и закричала внутри — да так, что у меня свело живот от её крика: "Не прикасайся ко мне!"
Ну вот и всё, генерал. Я раскладываю на столе инструменты — щипчики, иглы, ампулы с препаратами. Хорошо, что меня научили, как всем этим пользоваться.
Я буду пытать свою письку, пока она не расскажет всё, что знает.
Потом я позвоню вам, генерал, и сделаю доклад, который вы ждёте. Или не сделаю — тогда вы получите доклад, которого не ожидали. Вот этот файл, генерал.
Мои ноги меня пока держат — это хорошо, но всё равно придётся их привязывать. Левая рука безжизненно висит вдоль туловища: у неё всегда были хорошие отношения с этой маленькой дрянью… Правая трясётся, но пока подчиняется мне. Она всегда была глуповата, и привыкла слушаться меня, не рассуждая.
Я знаю, что мне будет больно, очень больно. Я не хочу калечить своё тело. Но — или я, или она.
Я делаю это не для вас. Сейчас мне плевать на организацию, национальную безопасность, да и на деньги тоже. Но я не могу уступить собственной пизде.
Если она сломается и расскажет мне всё, это будет моим последним заданием. Возможно, я уеду отсюда. Наверное, в ту самую маленькую европейскую страну, с хорошим кофе по утрам. Других радостей у меня не предвидится. Во всяком случае, с сексом придётся попрощаться: даже если всё заживёт как надо, вряд ли она когда-нибудь меня простит. Она у меня очень упрямая.
Или же… Я знаю, что моё тело может меня убить. Достаточно лёгкого перебоя в работе сердца. И когда писька поймёт, что больше не выдержит…
Если здесь больше ничего не написано, значит, я умерла.
Хорошее место
— Здесь, — шаман ткнул перед собой обрубком указательного пальца.
На краю овражка росли два скрюченных дерева, большое и маленькое. Они были похожи на торчащие из земли руки. По дну овражка змеился ручеёк с мутной водой.
— Сильный демон, — сказал шаман, поводя носом. — Будет держать, ничего не выпустит.
Вождь людей полян раскрыл мешок с костяными бусами.
— Мы отняли это у людей леса. Это их вещи. Если они придут сюда, скажи, он отдаст им сокровища?
— Нет, — уверенно сказал шаман. — Сильный демон. Ничего не отдаст, держит, не выпустит. Отдаст только тому, кто закопал. Демоны любят сокровища живых.
— Хорошо, — ответил вождь.
Костяной нож вошёл шаману под лопатку.
— Тебя придётся оставить здесь, — сказал вождь, старательно изображая на лице раскаяние: всем известно, что духи мёртвых злы, но очень доверчивы. — Ты знал опасное. Мне жалко тебя. Видишь, я плачу, — вождь заморгал глазами. — Ты был самый сильный шаман среди живых, а теперь ты самый сильный шаман среди мёртвых. Быть мёртвым — очень, очень почётно.
Он отволок тело в овраг, потом спрятал мешок между сухими корнями большого дерева, завалил мусором щели. Лёг рядом и накрыл голову руками.
— Демон, — сказал он, царапая губы о землю, — охраняй мои сокровища. Это моё. Если придут люди леса, не отдавай им. Эти бусы мои.
Из-под земли донеслось рычание.
На обратном пути его поймали лесные люди. Вождь не вынес пытки горящими ветками, и рассказал про два кривых дерева.
Лесные люди отправились туда всем племенем.
Больше они не тревожили людей полян.
— Здесь, — Чолхан показал рукоятью плети перед собой.
На краю овражка росли два скрюченных деревца, побольше и поменьше, похожие на человеческие руки.
— Веди пленных, — не оборачиваясь, приказал он сотнику. — Пусть копают.
— Мой господин, надёжно ли место? — спросил Ахтык-бек, придерживая своего коня. Вороной жеребец с коротко подстриженной гривой застыл, как вкопанный. Чолхан в очередной раз пожалел о своём подарке.
— Я знаю, что здесь живёт дух. Он очень любит сокровища, и никому не отдаёт их, кроме того, кто их сюда положил, — осторожно ответил он молодому батыру. — Не стоит беспокоиться.
Пленники — худые, измождённые люди — уже рыли яму у корней большого дерева. Рядом лежали мешки из промасленных шкур.
— Пленных зарезать? — поинтересовался Ахтык-бек.
— Не надо, — неожиданно сказал Чолхан, — их убьёт дух. Они прикасались к моим сокровищам. Ты увидишь, как это будет.
— Он сильный? — Ахтык показал на землю.
— Очень. Он никого не отпустит от себя. Кроме хозяев сокровищ, конечно. Тебя и меня. Ты мне как сын, — Чолхан особенно полюбил эти слова после того, как приказал Ахтык-беку тайно убить одного из своих сыновей: мальчик уже начал задумываться о том, что его отец достаточно стар, чтобы отправиться к Тенгри. Чолхан думал иначе. Ахтык-бек безупречно выполнил поручение, за что и был приближен…