— Ты… — Эмбер запнулся, не зная, что сказать. — На Флауэрдин?
В свое время за Флауэрдин — или Флауэр-энд-Дин-стрит, неприметной улицы в Спитфилдсе, на окраине Уайтчепела — закрепилась недобрая слава едва ли не самой опасной улицы Лондона. В 1888 году две жертвы Джека Потрошителя, Полли Николс и «Длинная Лиза» Страйд, обе проститутки, жили именно на Флауэрдин. Потом улицы не стало, ее убрали, снесли, сравняли с землей, ее жителей переселили, дешевые ночлежки уничтожили, а несколько оставшихся домов перестроили и обновили.
— Надо к Альбелту Спилу. — Ли Чоу сглотнул от волнения.
Если это так, если Сэл Ходжес действительно убили, то что же дальше? Что будет?
— Господи, — выдохнул Эмбер.
А в баре «Русалка» в Хакни-Уик не смолкало пьяное веселье.
Глава 7
СМЕРТЬ КУРТИЗАНКИ
Лондон:
17 января 1900 года
Пансион капитана Рэтфорда, куда Мориарти определил троих своих преторианцев, более известный как «меблированные комнаты капитана Рэтфорда», располагался чуть в стороне от Лайл-стрит, неподалеку от Лестер-сквер. Владелец его, невзрачный шустрик с колючими усиками, багровой физиономией и пронизанным синими жилками носом-картошкой, этим молчаливым обличителем стойкого выпивохи, хотя и называл себя Капитаном, к армии имел лишь то отношение, что прогуливался иногда вдоль Хорсгардз-Парейда, а к флоту причислял себя, вероятно, на том основании, что время от времени пересекал на пакетботе канал — из Дувра в Кале. В ответ на прямой вопрос Рэтфорд обычно впадал в неистовство и заявлял, что «капитан» есть почетное звание. Ничего больше из него выбить не удавалось. До объяснений капитан Рэтфорд не снисходил.
Шесть комнат пансионата, некоторые довольно просторные, располагались на двух верхних этажах большого старого дома, доставшегося нынешнему владельцу от благодарной супруги, которая оставила сию юдоль скорби двумя годами раньше, жарким летним днем. Смерть ее случилась совершенно неожиданно и ясного объяснения не получила, но была отнесена коронером в категорию «несчастных случаев». Сам коронер состоял с Рэтфордом в давних приятельских отношениях и, как поговаривали, имел перед ним немалый долг. Помимо прочего, две комнаты в доме были оборудованы ванными и уборными, которыми хозяин, судя по его виду, пользовался нечасто.
Альберт Спир получил в пользование самые большие «апартаменты»: к просторной гостиной примыкала комнатка поменьше — с железной кроватью и приставным столиком. Внутреннее убранство не отличалось изысканностью, поскольку и сам Капитан «безделицам» внимания уделял мало. Обои в цветочек — в данном случае таковым была роза собачья, — пара картинок, дешевых копий с работ Артура Бойда Хоутона, специализировавшегося на групповых портретах современников, отражавших тяготы жизни простого народа, неопределенность существования и отчужденность людей в большом городе. Картина в комнате Спира изображала группу детей и взрослых, измученных повседневными заботами бедняков, живущих на грани человеческого достоинства. Некоторые из них — если присмотреться к отдельным лицам — имели вид довольно зловещий: крупные, суровые мужчины, остаться с которыми наедине пожелал бы далеко не каждый, женщины, которым вы никогда бы не доверили ребенка, потенциальные чудовища, существа из ночных кошмаров. Для Спира эти персонажи не были какими-то чужаками, хотя, возможно, он смотрел на них, не понимая в полной мере, что именно они хотят сказать живущим в первом десятилетии этого нового столетия.
В гостиной пахло камфарой, ламповым маслом и карболовым мылом, которым работавшие в пансионате женщины стирали грубые простыни и полотенца. Два окна выходили на серую, грязную торцовую стену соседнего дома и захламленный двор, где по понедельникам, в ясную погоду, развешивали на просушку постельное белье.
В тот день, о котором идет речь, в гостиной собрались трое. Четвертый, Гарри Джадж, остался снаружи, на темной лестничной клетке над уходящими в непроглядную тьму ступеньками. В обсуждении насущных проблем участвовали Спир, восседавший во главе стола с видом важным и серьезным, и Терремант, с трудом помещавшийся на своем стуле. «Как бочка на горошине», — подумал Спир с улыбкой, которую, однако, оставил при себе. Третий участник, молодой Джордж Блискун Джиттинс — дружелюбный здоровяк, огорчать которого вам наверняка бы не захотелось, широкоплечий, с открытым, улыбчивым лицом, большими руками и уверенным взглядом — развалился, вытянув длинные ноги, на третьем стуле. В речи его частенько проскакивали словечки, привычные скорее уху сельского жителя, а не обитателя громадной метрополии, каковой являлся Лондон.