Да, много воды утекло с тех пор. И главный врач моего полка, принадлежавший в начале войны к организации «Аксьон франсез», на днях написал мне: «Я оказывал помощь (в помещении коммунистической партии, во время парижского восстания) раненным 23 и 24 августа… в частности, героическому человеку, которого звали, кажется, Лежандр, по прозвищу Огюст. Он был навылет ранен в печень и знал, что скоро умрет. И все же он ни на мгновение не пал духом, он думал не о себе, а о своих товарищах, он заботился об обороне здания. Впрочем, я уже до этого дня понял, что только в ваших рядах встречаются столь мужественные натуры, люди, которых римляне называли словом «vir»[18] …»
Вы преувеличиваете, доктор, когда говорите, что такие люди встречались только в наших рядах. Я знавал мужественных бойцов, принадлежавших к разным партиям — и католиков и сторонников де Голля. Но я понимаю вас. Да, именно таковы люди, воспитанные Морисом Торезом. И десятки тысяч таких людей были расстреляны…
Когда пятая колонна задумала уничтожить этого патриота, так сильно мешавшего лавалям и дорио, петенам и платонам[19], он по требованию своей партии принял решение скрыться от полиции, которая вела войну против мобилизованных французов: это происходило во время той «странной» войны, когда не вели войну против Гитлера. Люди, впоследствии вошедшие в правительство Виши и уже в начале войны зарекомендовавшие себя как друзья Абеца, подняли невероятный шум! Но на заводах Рено рабочие писали на стенах: «Торез не дезертировал, он — на боевом посту, во главе своей партии». И Торез покинул пункт, откуда он руководил великой антифашистской армией только тогда, когда встал вопрос о роспуске Коммунистического Интернационала. Он уехал в Москву, чтобы помочь осуществить этот акт, ибо считал его полезным для дальнейшего хода войны, для единства союзников, для интересов Франции. В 1943 году необходимо было, чтобы он поставил свою подпись под документом, оформлявшим это решение, последствия которого были неисчислимы. Торез не колебался. А все остальные разговоры на его счет — вымысел и ложь; слухи, распускавшиеся пятой колонной, о том, будто Торез находился в Германии,— злобные сплетни и провокация.
Так вот, надеюсь, теперь будет понятнее, почему я сегодня заявляю, что остался в числе непобежденных, потому что в моем сознании жили слова, сказанные Морисом Торезом: «Исполни же свой долг!» Надеюсь, меня поймут, если я скажу, что эти слова — «Исполни же свой долг!» — помогли мне написать стихи, вошедшие в сборник «Нож в сердце». Эти слова — «Исполни же свой долг!» — я старался распространять всеми доступными мне средствами, легальными и нелегальными, чтобы возродить в порабощенной Франции национальную гордость и патриотизм. Эти слова — «Исполни же свой долг!» — придали мне силу и решимость, чтобы собрать вокруг себя людей умственного труда — писателей, ученых, художников, которые сделались моими товарищами по борьбе начиная с 1940 года и до дня освобождения. Надеюсь, меня поймут, если я скажу, что каждый раз — и в час опасности и за письменным столом— я неизменно спрашивал себя: «Что скажет по этому поводу Морис Торез?» И мною постоянно руководила одна мысль — быть достойным его, чтобы тем самым быть достойным Франции.
И вот ему, по-видимому, препятствуют возвратиться на родину, занять свое место среди нас. Нет, я не могу молчать. Я никогда не молчал ни перед бошами, ни перед Петеном. Ныне Франция вновь стала Францией, не так ли? Зачем же я стану теперь молчать? Я свидетельствую перед моей отчизной, перед ее правительством. Мы сражались за свободу. Париж в глазах всего мира—цитадель свободы. Но до тех пор, пока Морису Торезу будет запрещен въезд в этот город, мир не поверит, что в Париже снова зажжен светоч свободы…»
И я обращался к правительству с требованием действовать быстрее, чтобы иностранцы не усомнились в свободе Франции и тем самым в самой Франции.
Сейчас, когда я перечитываю перед вами эту статью, она снова волнует меня! Ведь мы вновь ждем Мориса Тореза, и антикоммунистическая пресса, пресса, инспирируемая Брюном и Пине, утверждает, будто Морис Торез не возвратится. И она прибавляет, что он не возвратится, ибо как только он окажется во Франции, правительство потребует лишить его парламентской неприкосновенности с тем, чтобы предать его военному суду и потребовать применения к нему закона Сероля, грозящего обвиняемому гильотиной.
19
Имеется в виду Шарль Платон (род. 1906) — французский адмирал, крайний реакционер. Во время гитлеровской оккупации, в 1942 году занимал пост статс-секретаря марионеточного правительства Лаваля.