Дар обернулся кошмаром. Кроме очередей, которые выбирал для себя сам Жантария, в мире внезапно обнаружились очереди, которые выбирали его, и поделать с этим он уже ничего не мог. Жизнь Карла Фортовича повисла на волоске.
Вышло так, что задание перерезать этот волосок получил ни кто иной, как самурай Цюрюпа Исидор. Хаос, в который по вине простодушного Жантарии мог ввергнуться мир, нимало не устраивал руководство дома Мосокава, а Цюрюпа Исидор слыл одним из самых вдумчивых и достойных доверия самураев клана. Стоит ли удивляться, что именно ему было поручено решить «проблему Жантарии». С высочайшим приоритетом.
Цюрюпа Исидор взялся за дело без промедления: он тут же представил себе Гипсового Будду и спросил его, существует ли очередь на отправку чистых душ в нирвану. Не успел Будда ему ответить, как «эффект Жантарии» сработал и Карл Фортович оказался в этой очереди первым, на полторы секунды опередив мирно покидающего бренный мир настоятеля мытищинского филиала монастыря Кэнтё-дзи.
Впрочем, чистых душ среди буддистов чрезвычайно много, так что, даже если бы почтенный настоятель пребывал во здравии, Карл Фортович всё равно «отжантырил» бы в нирвану раньше, чем его успели бы достать киллеры. Киллерам, как известно, сперва надо получить задаток и гарантии, что обычно занимает много больше полутора секунд.
Это был первый и последний случай проявления «эффекта Жантарии», в котором прыжку в начало очереди сопутствовало обретение Карлом Фортовичем смысла пребывания в ней.
О гарантиях неприкосновенности
Однажды самурай Цюрюпа Исидор так умахался на дежурстве своею душой, что до места временной регистрации добрался лишь на последнем остатке душевных сил.
Двор встретил его прибытие отчаянным криком, который раздался из распахнутого окна третьего этажа. Вслед за криком из окна вылетел необыкновенно крупный мусор и бомбой рухнул на газон.
Мусор из окон в этом дворе, к глубокому сожалению самурая (в каковом сожалении его молчаливо поддерживали и некоторые ответственные квартиросъёмщики) выкидывали регулярно, но нынешний случай определённо был вылетающим из ряда вон. На газоне, расплескав комья недавно вскопанного дворовыми собачками почвенного слоя и усеяв ближайшее окружение блёстками осколков, лежал плосколицый телевизор с диагональю экрана, на глаз, примерно в полтора сяку, совершенно и безнадёжно разбитый.
— Гыыыыыыыээу!!! — раздалось из окна, через которое был только что произведен выброс. В окне появился Такэто Нутипа, добрый (как правило) сосед самурая из квартиры снизу. Выглядел он необычно, ибо был чрезмерно возбуждён, шумно дышал и даже порыкивал. Увидев стоящего у клумбы самурая, он поднял руки, сцепил их над головой в замок и приветственно затрясся. Затем расцепил руки и зачем-то пару раз стукнул себя кулаком в грудь.
— Здравствуй, Такэто, — сказал самурай. — Что у тебя случилось?
— Так это, — сказал Такэто. — Вишь — радость, типа. Телик выкинул. Привет.
— А если бы кому на голову? — самурай с осуждением покачал тем, на что ему нынче так удачно не упало.
— Не подумал как-то, — с отчаянием сказал Такэто. — Ну, типа, приход у меня был. Схватил — и, это, фигакнул...
— Сейчас я поднимусь, — сказал самурай. — Не бросай пока больше ничего.
— Так это, больше ничего и нету, — пожал плечами Такэто.
В квартире доброго соседа, вопреки его словам, оказалось довольно много лёгкой мебели, а также три авоськи с пустыми бутылками из под пива и портвейна, полностью готовые к экспедированию. Встретив суровый взгляд самурая, Такэто стушевался и выдал несколько реплик, из которых следовало, что он ещё не дошёл до такого убожества, чтобы бутылками из окон фигарить.
Выкидыш телевизора, однако, по-прежнему требовал разъяснения.
— Так это, не знаю я, — удивлённо оправдывался добрый сосед. — Накатило, ну типа. Он и не включён был... Даже в розетку... До зарплаты ещё, это, неделя... Сухой, как, типа, лист! И вдруг чувствую — видеть его, гада, больше не могу! Ну, типа, я его и того...
Разъяснения не получалось. Самурай взял с Такэто обещание, что тот закроет окно и в ближайшее время ничего из него фигарить не будет, поднялся на этаж выше и благосклонно разрешил усталости себя победить.
Телевизор хоронили на Ваганьковском, слева от входа, метрах в пятидесяти по второй аллее. Сцена напоминала более эксгумацию, чем похороны: в траурной толпе преобладали стремительные молодые люди в официальных костюмах. Вместо того, чтобы горевать, они вели себя подчёркнуто деловито и вовсе не старались сдерживать природно-профессиональную прыть. Мероприятие по периметру охватывала цепь штатских с раскрытыми, но опущенными зонтиками, и красноречиво огарнитуренными ушами.