Вот и самураю с ним тоже не повезло. Хуже того — Цюрюпа Исидор едва не сгинул в пучинах софизма, который разложил перед ним несчастный фотограф. И ведь мог бы действительно сгинуть, но, к счастью, Гипсовый Будда отвлёкся от созерцания астрально-интеллектуальной эротики и отогнал морок, деликатно подбросив самураю мысль о том, что нехер ему, в натуре, фигнёй страдать.
Закончилось всё тем, что Цюрюпа Исидор принес для бэджа вместо фотографии в один сун шириной и в один сун и десять бу высотой прямоугольник засвеченной фотобумаги тех же размеров.
Хвала Будде, отступления от канона никто не заметил.
О верности идеалу
Однажды самурай Цюрюпа Исидор в компании с наставником Кодзё и ещё одним интересным собеседником сидел в пивном ресторанчике на Ильинке. Время было летнее, по какому случаю дверь ресторанчика была гостеприимно распахнута, дабы не только посетители, но и уличная прохлада с разнообразными внешними звуками могли невозбранно проникать в залу. Умиротворённость обстановки создавала ощущение, будто мир ресторанчика существует в удивительно уютном пространственно-временном пузыре, а события и беседы скользят по его стенкам радужными разводами, возвращаясь в итоге к своему началу и повторяясь бесконечно.
Наставник Кодзё пил чай, потому что пиво в заведении было только чешское, японского не завезли. Самурай Цюрюпа Исидор пил молочный коктейль, потому что формально был при исполнении.
Владимир Ильич Ленин грустно прихлёбывал «Плзенский Праздрой». Сегодня, ввиду известных событий, ему наливали бесплатно, но он этим отнюдь не злоупотреблял.
— Да, батенька... — говорил он печально. — 'едеют наши 'яды.
Как и все Ленины, он привычно и обаятельно картавил.
— Как ни жаль, — кивал головой наставник Кодзё, — все мы смертны, Владимир Ильич... А фраза «живее всех живых» содержит сравнительный оборот и означает лишь то, что живому формально сопоставляется уже неживое, пусть даже изначальный смысл в это высказывание закладывался совсем иной... Впрочем, — поправился он, — это если изъясняться в понятиях свойственного вам материалистического мировоззрения.
— Ну да, — говорил Ленин. — Но вы, батенька, не стесняйтесь, изъясняйтесь как хотите. И не такое слыхали. «Эмпи'иок'итицизм»! — вспомнил он. — Я, знаете ли, иногда начинаю думать, что Авена'иус был более п'ав, чем я подоз'евал... Я вот сам, об'атите внимание, в какой-то степени являюсь по'ождением опыта, отчужденного от д'угого человека и тво'чески пе'еосмысленного. «Чистого опыта», как это ни па'адоксально звучит.
— Я бы всё-таки говорил в этом случае не о философской школе, а о театральной, — возражал наставник Кодзё. — Станиславский, Чехов... Это гораздо ближе к тому, чем вы живёте, нежели какие бы то ни было варианты позитивизма.
— Ай, б'осьте, — Ленин левой рукой (в правой у него была кружка) хватал за козырёк кепку и взмахивал ею, отгоняя назойливых мух. — 'азве ваш д'уг, — он кивнул на Цюрюпу Исидора, — изоб'ажает из себя ста'о'ежимного японского саму'ая, как какой-нибудь лицедей? Я же вижу, я близо'укий, но не слепой. Он и есть ста'о'ежимный японский саму'ай, хотя 'одился, извините за п'ямоту, где-нибудь в Че'нигове...
— В Полтавской области, — уточнял самурай Цюрюпа Исидор.
— Вот! В Полтавской области! Ну и что? Это не мешает ему быть настоящим ста'о'ежимным японским саму'аем. Или возьмите моего ста'ого д'уга Каменева. То, что Лев Бо'исович был политической п'оституткой, вовсе не помешало ему с'азу после 'еволюции стать п'едседателем ВЦИК... Пусть ненадолго. Но в отставку-то он ушел не из-за этого!.. Нет, что-то я не о том... П'оминте! — он поймал взмахом официанта, — у вас суха'ики к пиву есть? Будьте любезны...
— Я понимаю, о чём вы, — говорил наставник Кодзё. — Истинная сущность человека может не соответствовать обстоятельствам его рождения.
— И-мен-но! — восклицал Ленин. — Это вы, батенька, сфо'мули'овали а'хиве'но! И что, позвольте сп'осить, будет делать такой человек?
— Хотя человек и не может родиться в соответствии со своей истинной сущностью, — сказал самурай Цюрюпа Исидор, — то уж умереть в соответствии со своей истинной сущностью ему вполне по силам.
Пузырь умиротворенности лопнул, время в ресторанчике перестало быть цикличным.