Войцех говорил, расхаживая по оружейной, заложив руки за спину, как вдруг остановился и гневно уставился на меня, прошептав:
— Это будет сигналом всем и каждому! Кто обманул Веленского, сгорит в собственной постели с простреленным лбом.
«Проколотым горлом», — мысленно поправил его я.
— Ты, как всегда, будешь рядом, — вёл свою мысль дальше дворецкий, вновь принявшись расхаживать. — Сиди в дилижансе и жди сигнала. Если Антони будет угрожать опасность, он мысленно позовёт тебя. Ты сразу же явишься! Теперь на любой выезд в город с господином ты будешь при оружии, я смогу его в этом убедить. И главное… — Он замолчал, протягивая мне странную вещицу.
Я взял в руки причудливый предмет. Карнавальная маска, закрывающая всё лицо, с прорезями лишь для глаз.
— Когда будешь с ним в городе, никогда не снимай этого. Если господин позвал — ты явишься в маске. Я надеюсь, что этого не понадобится, но если… Если его прижмут, ты придёшь на выручку… Вот в этом!
Я спокойно кивнул, тотчас напялив на себя маску.
«Старик умён, — размышлял я. — Если на выручку юнцу придёт некто бледный и с саблей наперевес, народ, как пить дать, сложит дважды два. Мормилай! А так, останется малюсенькое, крошечное поле для неизвестности. Мало ли, кто там скрывается? Вдруг это какой-нибудь знатный повеса, вроде Антони, но действительно имеющий вес? Может даже его любовник, прости господи! Злоумышленники сперва опешат, прежде, чем наделают глупостей. А ты хорош, Войцех. Жаль, что служишь такой дряни».
И мы действительно отправились на вечерний «променад». Войцех убеждал Антони, что и сам он должен быть при нём, но малец отверг его помощь, чем несказанно обидел и расстроил старика.
— Да, что может случиться? — возражал он, смеясь ему в лицо. — Со мной личный убийца! Он выпустит им кишки, стоит мне только об этом подумать.
— Никогда так не говорите, — заламывая руки, взмолился дворецкий. — Никогда, слышите! Такими вещами не бросаются! Даже у стен есть уши! Даже в родовом поместье может найтись соглядатай!
— Ты кого это имеешь ввиду? — храбрясь, осведомился Антони.
«Если из-за тебя пострадают женщины, — подумал я, мысленно отрывая Войцеху голову. — Ты в тот же день случайно упадёшь с лестницы».
— Никого! — поспешно заверил его дворецкий, видимо сообразив, что слишком напрямую говорит вещи, до которых юноше ещё лишь предстоит дойти самому. — В вашем положении нужно привыкать к непрестанной бдительности! Чем чаще вы будете себе это говорить, тем быстрее вознесётесь, как ваш отец!
Сказав это, Войцех немного сник. Было видно, что на него упал пласт давно отодвинутых в чулан воспоминаний о господине, куда лучшем, чем никудышный сын.
— Я всё понял, Войцех, правда! — ответил чуть растроганный Антони. — Всё получится, ведь я его сын, как ты и сказал!
«Этого и боится твоя маман, — подумал я, припоминая её откровения с подругами. — Интересный был мужчина этот Арон. Войцех от него без ума, а жена совсем наоборот».
Когда мы отбыли, я мельком глянул в окно дилижанса, удалявшегося от поместья. Войцех стоял у ворот. Старый, сгорбленный, брошенный и напуганный. Ну, точно верный пёс, которого вдруг перестал жаловать хозяин и посадил на цепь, хотя раньше держал в доме.
Когда мы прибыли к игорному дому, Антони бросил на меня перепуганный взгляд. Ему очень хотелось, чтобы я сразу пошёл следом. К счастью, у парня хватило разумения не отдавать такого приказа.
— Жди меня здесь, — цедя каждое слово, нахмурив лоб, приказал он. — Если позову, явись немедленно! И убивай любого, кто будет мне угрожать или на кого я покажу.
«А парень-то явно поднаторел в приказах, — заметил про себя я. — Войцех, не иначе, учит. Ох, и стоит же мне неприятностей этот идейный дворецкий».
Я лишь кивнул и надел карнавальную маску. Часы лениво потянулись, заставляя меня погрузиться в себя. За окном дилижанса журчал привычной вечерней жизнью Крампор. С пожарищами разобрались, а значит можно жить дальше. Даже лучше прежнего, война же закончилась. Меня иногда всё же терзал вопрос, чем же именно она закончилась. Почему заключили мир? На чьих условиях? Мне не у кого было это узнать. Семья Веленских не интересовалась государственными делами. Хотя, вернее было бы сказать, не интересовался Антони. Сабина наверняка была в курсе во всех подробностях, но она меня никогда не вызывала к себе, а подслушать разговор, я мог только когда он велся в обеденной. Я был игрушкой её сына, которую она лишь купила, и как все прочие благополучно забыла.
«Наверняка, Поларния крупно потеряла на переговорах, после того, как целая стена форта Корвник была взорвана! Бьюсь об заклад, что отвод войск был исключительно тактическим. Я просто не вижу всей картины, генерального плана! Наверняка!!! Наверняка…».
Я не знал, что именно было наверняка. Даже будучи мёртвым гомункулом, мне хотелось верить, что мир — это наша победа, победа Русарии. Что отвод войск, был тактическим маневром, что нас не бросили, а вынуждены были оставить… Ещё много чего мне хотелось думать, во многое хотелось верить. Я вдруг поймал себя на мысли, что перестал вспоминать о семье. Быть может, мне даже стало бы стыдно, ведь по сути… ну, с пусть и с натяжкой, но можно было констатировать, что я изменял жене. Тут правда имелся один нюанс. Клятва, которую говорят во время венчания, звучит следующим образом:
«Бла-бла-бла, и пока смерть не разлучит нас».
Не то, чтобы я очень гордился тем, что нашёл лазейку для собственной совести, куда её же и вытолкнул по добру по здорову… Я понимал простую и от этого очень горькую истину:
«Мы никогда не будем вместе. Мир живых уже не для меня. Да и нет меня. Есть тень прежнего Алексея. Алексея? Алек-сей… Да, это моё имя… Меня уже и не зовут так… Некому… Они же не знают… У меня не осталось даже имени… Лена… Родная, я верю ты найдёшь себе кого-нибудь. Ох, хоть бы он тебя не бил, да не отдал наших девочек за каких-нибудь говнюков».
Я вдруг почувствовал боль. Неизменимую и необъяснимую, пронизывающую всё моё изуродованное естество боль.
«Каким же ленивым и чёрствым бывает человек, когда у него всё хорошо. Когда мы молоды, то в тайне от всего мира верим, что не умрём никогда. Мы даже не выдумываем, как так случится, просто верим, что мы, я — первый на свете феномен человека, который никогда не умрёт, но будет вечно счастлив, — думал я, сползая с сидения на пол дилижанса, трясясь, словно меня и вправду бил озноб. — И что рядом будут все те, кого я захочу видеть. Что всё и всегда будет хорошо. А потом суровым роком на голову падает реальность. Она ломает защитные барьеры юношеских иллюзий, крушит хребет опыту и знанию, она хватает за волосы и макает в яму с испражнениями. И это последнее, что ты помнишь. Запах дерьма и страха».
В ладонь скользнула холодная рукоять пистолета, я взвёл курок, направляя дуло себе в висок и нажал на спуск. Кремень чиркнул, но вместо выстрела не последовало. Лишь облачко дымка взвилось над моей головой.
«Осечка!»
Изо рта рвался нечеловеческий ни то хрип, не то вой.
«Давай же! — клял я себя, извиваясь, словно пиявка. — Соберись, тряпка! Сделай это! Вышиби свои сраные мозги!».
Я достал из-за пазухи проволочный ёршик и принялся хладнокровно чистить ствол оружия. Извлёк пулю, пыжи, перезарядил. Снова приставил дуло к виску. Закрыл глаза. И тут моё тело пронзила жгучая волна, заставившая вскочить, глухо рыча.
«Мормилай, ко мне! Скорее! Меня убьют! Мормилай, сюда, будь ты проклят!»
Распахнув дверцу дилижанса, я выскочил на улицу, пугая случайных прохожих. Перед глазами вновь пролегала алая нить. Арка входа в особняк. По обе стороны лакеи в дорогих ливрея. Мимо. В переулок. В темноту блошиного конца, к чёрному входу. Ноги несли меня с такой скоростью, что прежний я бы диву дался способностям человеческого тела!
«Мормилай! Сюда! Быстрее!».
Я выскочил в узкий переулок, заваленный коробками из-под вин, помоями и вездесущими крысами, что копошились среди объедков. Перед глазами горели красным три фигуры, стоящие напротив Антони. Юноша стоял, прижавшись к стене, выставив перед собой рапиру. У всех оружие наголо. Пистолет уже был в моей руке, я нацелился в того, кто был ближе всего к Антони, мужчину с тяжёлой и непомерно длинной шпагой, и спустил курок. Грянул выстрел, огласив округу, распугивая крыс и без сомнения, сообщая тем, кому есть до этого дело, что здесь кого-то убивают. Неизвестный попытался увернуться, словно знал, что я бил именно в него, но поймал пулю чуть ниже рёбер. Завалившись на бок, стуча ногами по камням, мужчина тихо стонал, захлёбываясь кровью. Пистолет брякнула, выпав из моей руки. Я снова бежал, выхватив саблю и ведомый простым желанием: