Вот и сейчас порождение чуждого волшебства прошествовало от забора к крыльцу, остановилось прямиком перед асиром и высказалось низким, очень печальным мужским голосом:
...— Нет высших и низших в Твердыне, нет господ и слуг, ибо все — братья, и все — воины. Воины слова — суть менестрели и сказители, и летописцы и философы; те, кому дано исцелять раны фаэ и эрдэ, душу и плоть, силою слова.
— Иди, иди отсюда, — Райгарх громко сплюнул. — Иначе опять получишь!
Опытным путём было установлено, что нужник побаивается хворостин, палок и даже обычной крапивы — если как следует наподдать дубинкой по расшатанным доскам, болтливое чудо издаст обиженный всхлип и отправится проповедовать курицам из птичника. Иногда хватало обычного окрика. Но не сейчас.
Будка отступила на шаг назад, наклонилась, словно хотела сообщить Райгарху нечто доверительное, в сердечке на двери мелькнула золотистая искра.
— Внемли же, смертный, ибо грядёт! — возвестил Голос. — Едва опустится на твердь мгла ночная, свершится... Устрашись же, пади ниц и прими неизбежную судьбу со смирением...
Засим Голос с достоинством, наивозможным для ожившего нужника, удалился в сторону дровяного сарая.
— Интересно, его можно как-нибудь убить? — ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Ши Шелам. — Попомните мои слова, эта штука однажды принесёт нам уйму неприятностей.
— За что? — подал голос Конан. — Оно живое, а убивать живое можно только если хочешь есть, или оно хочет тебя убить. Да и как убьёшь?
— Облить смолой и поджечь.
— Оно нам ничего не сделало, даже наоборот — привлекает гостей, многие просто ходят в таверну увидеть эту... Это... Ну, ты понял.
— Слышал о чем соседи шепчутся? — поморщился Ши Шелам. — В квартале завёлся демон, а следовательно Лорна — ведунья, использующая недоброе чародейство. Кроме того, Голос меня нервирует: постоянно пророчит всяческие ужасы.
— Какой ты нежный, Ши, — Райгарх пренебрежительно отмахнулся. — По моему скудному разумению, любые предсказания Голоса относятся к тому миру, из которого он явился. При мне он не упомянул ни единого знакомого имени или названия. Вот если бы Голос сказал, что наутро у тебя во лбу отрастет предмет, с помощью которого делают новых маленьких Ши Шеламов и это пророчество сбылось...
— Сплюнь! Сплюнь трижды! — панически всплеснул руками Ши. — Нельзя шутить с такими вещами! У Голоса магическая природа, а любое колдовство опасно и в нашем случае непредсказуемо! Вдруг Голос решит, что именно этого ты и хочешь?
— Шадизарскому вору такие особые приметы точно не нужны, — рассмеялся асир. — Ладно, спать пора. Почти совсем стемнело. Конан, запри ворота — если гость из Зингары требует полного уединения и спокойствия, так тому и быть.
Киммериец заложил створки тяжеленной плохо оструганной доской и потопал в сторону сеновала — в доме ночевать слишком душно. Обернулся на скрип ставень: в окне второго этажа «Уютной норы» мелькнул тусклый масляной лампы. Альмиранте Бобадилья на мгновение выглянул из своего убежища, обвел внимательным взглядом двор, оценил последние лучи заката, сокрушенно покачал головой и вновь наглухо затворился.
Чего же он так боится?..
Конану нечасто снились сны, а уж если боги и насылали ночные видения, то они были в основном не самыми приятными, вроде гладиаторских боёв в Гиперборее, где киммериец провел в плену больше года. Нынешней ночью ему вдруг явился некий сказочный остров в бесконечном океане, населенный могучими мужами и прекрасными девами, застроенный великолепными зданиями с колоннами и золотистыми куполами. Остров, к которому приближалась колоссальная волна, готовая захлестнуть многолюдные города и гавани, где у причалов стояли многопалубные корабли...
Ощущение полной безысходности и неминуемой катастрофы было настолько сильным, что Конан проснулся, вытер ладонью пот с лица и полушепотом выругался. Недоброе знамение.
Надо бы сходить к колодцу, умыться и выпить кружку воды.
Самый глухой предрассветный час, когда даже неистовое верещание сверчков затихает. Прошмыгнула одинокая крыса, спешащая куда-то по своим делам. Где-то в отдалении раздался яростный мяв весеннего кота, беззвучно проскользил в воздухе сычик, живущий на башенке дома старосты квартала. В пожухлой траве ползали бледно-зелёные светлячки.
Конан покрутил вóрот, поднял кожаное ведро на оголовок колодца, зачерпнул воду ладонями, плеснул на лицо. Варвара не покидало странное чувство — вроде бы кругом ничего необычного, ночь как ночь, однако... Киммериец привык верить своему чутью на опасность, которое сейчас вроде бы дремало, но тем не менее в висках слегка колотилась тревожная жилка. Никакой очевидной и видимой угрозы не наблюдалось, и всё-таки что-то было не так, иначе чем раньше.