Он тепло пожал Виктору руку. Робинсон действительно не сомневался, что тот уже задумал нечто новое! Виктор не стал его разубеждать.
Он вышел из кабинета руководителя с ощущением удивительной легкости, парения, с таким чувством, будто сбросил лет десять. Ни одной идеи по поводу дальнейшей работы не было в голове, пустой, как воздушный шарик. Чудесное, давно забытое состояние абсолютного нуля, той точки полной пустоты, из которой рождаются неожиданные идеи, нетрадиционные решения, из которой возникает новое.
В ближайших планах стояла еще одна поездка в Россию, а потом по Европе и, возможно, в Штаты. Фильм будет называться «Военная наука: мирные судьбы зловещих изобретений», или «Секретные лаборатории мира: вход разрешен», или «Бремя открытий»… Он думал о фильме отстраненно, как о чужом детище. Было нечто гораздо более важное, что предстояло ему сделать, и это нечто тонуло в бесконечном белом мареве, даже контуров его он не различал и не пытался уловить.
Особенно радовало, что больше не понадобится так часто гримироваться.
Моего тихого пристанища больше нет.
Больше некуда приходить три раза в неделю…
Огорчена ли я? Рада ли?
Как объяснить? Я нюхом нашла это место. Тихий заброшенный уголок. И отлеживалась в нем, как отлеживается в глухих зарослях больная собака. Если умрет, никто не найдет и не потревожит ее тело. Я выжила, мне пора выбираться из логова. Пока я возвращаюсь в него, чувствую себя больной. Пока никому ничего не надо от меня, мне и самой некуда и незачем стремиться.
Веркин муж нашел мне эту работу. Я так уговаривала его устроить меня именно сюда!.. Когда стала подумывать, не уйти ли, все переживала: как ему скажу?! Теперь краснеть не придется.
Как и не бывало института. Люди вокруг хорошие были. И такие стены!.. Стены, в которых жила добрая память!..
Как не бывало целого года жизни. Пустой год. «Год прошел, как сон пустой»…
Я не стала дожидаться его смерти. Решила сразу взять расчет. Из помещений уже выносят мебель и аппаратуру. Там и тут — ободранные стены, клочья проводов, поломанные стулья. Только этого не хватало! Не хочу наблюдать распад. Уже через несколько дней все сотрудники разойдутся по домам, чтобы больше не вернуться сюда.
Трогательно распрощались, особенно с Игорем и девчонками: обещали друг другу не теряться. Сбудется ли?
Я иду одна. Проходная. Прощай, мой добрый приют. Все. Я снова нигде!..
В Москве Виктор обнаружил, что далеко не полностью справился с последствиями болезни. Идя пешком, он быстро уставал месить ногами густую снежную кашу. Задыхался, перелезая через сугробы. Руки в кожаных перчатках на теплой подкладке все время мерзли в промозглой московской сырости. Но все эти мелкие неприятности были только фоном к тому разочарованию, которое он испытал с первого же дня пребывания здесь.
Он сразу, едва бросив вещи в гостинице, попытался договориться о визите в Институт психогигиены и был огорошен сообщением, что этого научного центра, фактически, больше нет. Находится в стадии расформирования. Некуда прийти. Ему, правда, удалось договориться о встрече с несколькими старыми, заслуженными сотрудниками центра. Но он чувствовал, чувствовал: это — не то, к чему он стремился.
Вообще, этот его приезд в Москву отличался от предыдущего. Прием — уже не столь радушный — постарались побыстрее свернуть. Ему объявили, что почти все из запланированной для него программы уже выполнено, и несколько раз прохладно напомнили, что посягать на сведения, составляющие в настоящее время военную тайну, ему никто не позволит. Виктор с грустью понял, что время безвозвратно упущено. Недаром у русских есть поговорка, призывающая ковать железо, пока оно горячо. Настаивать ни на чем не стал: нет более бесполезного занятия, чем ломиться в закрывающиеся двери. «Миг прилива» прошел? Что ж, не горюй, жди следующего!
Так получилось, что на этот раз программа пребывания в России была гораздо менее насыщенной. Она свободно уложилась в недельный срок. Материала и так набралось много. Он решил, что будет делать сериал, руководство идею всячески поддерживало. Но собирался он провернуть в Москве еще одно дело.
— Хью, что там по «неразменной купюре»?
— Есть кое-что, мистер Смит, но все только на уровне слухов. По Москве ходит легенда…
— Именно по Москве?
— Да, пока ее распространение ограничено пределами Кольцевой. Легенда гласит, что в различных магазинах столицы и на рынках стали обнаруживаться мелкие недостачи, каждый раз — либо пятьдесят рублей, либо кратная пятидесяти сумма. Недостачи эти возникают даже у самых опытных и самых честных кассиров. Товар не пропадает просто так, чеки всегда есть, а денег в кассе не хватает.