Эрик продолжал излагать, а Ирина грустно улыбалась и иногда в такт его увещевания кивала головой.
Был ряд проблем, которые надобно было решить, чтобы уехать в свободную страну.
Железный занавес был непреодолимой преградой для всех желающих покинуть Советский Союз и каждый из немногих, кто уходил за океан, разрабатывался комитетом безопасности. Морис обещал вопрос решить на своем уровне, а поскольку основные задачи по организации беспрепятственного вылета и получения гражданства в Англии он брал на себя, то оставался ещё один вопрос. Отец.
Отец всегда являлся для неё эталоном мужественности и какой-то судейской суровости. Он мог прикрикнуть, но мог и приголубить. Выросшая без матери, девочкой она всегда тянулась к отцу, а тот скупыми порциями давал ей тепло недостающей ласки. Живя своим лесом, своей какой-то глубокой таёжной мудростью, папа для неё оставался загадкой и по сей день. Она любила его, уважала и побаивалась одновременно. Как отнесётся он к её решению, Ира предполагала и боялась этого, больше всяких спецслужб.
Наконец, собрав свою волю в кулак, Ирина Зорина решила открыть свои планы отцу. День для откровения она назначила за неделю до вылета. Эрик оказался на удивление быстр и проворен в улаживании проблем, на билетах были выбиты даты, а Железный Феликс разжал свой кулак и напутственно махал в дорогу.
Дома Ира растеряла свою храбрость и никак не могла собраться духом, чтобы начать разговор. Пора было уж ехать в Москву, а она не знала с чего начать. Кончилось тем, что Глеб Анатольевич сам подошёл к ней, взял за подбородок, поглядел в глаза.
— Ты что-то важноё хочешь сказать, Ириша… Я вижу. Погодь, погляжу, не проснулся ли Вадик. — Он подошёл к кроватке, наклонился, что-то там поправил. — Пойдем на кухню.
Сев за стол кухонного стола, отец опустил глаза, зная видимо, что дочь не выдерживает его взгляда и теряется в речи.
Он знал, он чувствовал: дочь уходит, ускользает от него. Впрочем, это произошло давно, с тех пор как она впервые вдохнула воздух большого города. Он видел, какая происходит чехарда в отношениях дочери с Колей, опять же чувствовал их душевный разрыв, и понимал, что теряет их обоих. Пробовал вытянуть их в тайгу, в надежде, что хвойный воздух дикой природы вылечит их сердца и выбьет городскую дурь. Зазывал пару раз, да какой там. У Ирины рабочий график, да и Николай потом подался в разъезды. Махнул рукой, теперь сильно жалел, что махнул.
— Говори — подначил отец, не поднимая глаз.
— Папа, в общем, я хотела сказать…В общем…Я улетаю, папа…
Отец быстро взглянул на неё и снова опустил взор.
Быстро, сбивчиво и не совсем связано, Ирина стала рассказывать, боясь вновь наткнуться на его взгляд. Нервно теребя указательный палец, дочь старалась его уверить, что, мол, обязательно приедет, как только осядет на новом месте. Вадьку заберет, Колю не вернуть, а жить дальше надо, а хорошо люди живут только там. На этих словах отец резко поднял голову и прожег её взглядом. У Иры похолодело внутри. Она осеклась.
— Ну вот, в общем-то, и все, и… — Теперь её взгляд был ниже плинтуса и не смел, подняться выше этого уровня. Палец продолжал теребиться. Сейчас она была похожа на провинившуюся школьницу, выставленную на суд завуча
Отец медленно поднялся. Не говоря ни слова, повернулся лицом к окну. Ирина справилась с сердцебиением, и уже почти успокоившись, ждала слова отца, поглядывая на его спину. Если сразу кричать не стал, значит, не будет. Это она знала. Но от этого ей не было легче. Отец молчал, и молчание было невыносимо.
Глеб Анатольевич уважал зятя. Уважал и любил как сына. Поступок дочери он расценивал однозначно. Он не был против брака дочери с иностранцем, или с кем-то ещё. Жизнь многогранна и путана — не ему ли, таёжнику, знать это. Он был против того, насколько это быстро и дико произошло. Не выстрадав и толики, не наболевшись досыта потерей мужа, вот так впопыхах и на бегу выстраивать новую жизнь.
Отец молчал. Наконец, молвил, тихо, не поворачиваясь:
— Уходи. — Затем громче добавил. — Уезжай куда хочешь.
Как бы отпуская, в досаде махнул рукой. И снова замолчал, уставившись в окно.
Ира ждала продолжения, но его не было. Наконец, вздохнув, женщина стала собирать дорожные вещи.
— Стой! — уже в дверях, её окрикнул Глеб Анатольевич.
Ирина застыла как соляной столб. Повернувшись к ней лицом, и глядя прямо в глаза, отец тихо сказал:
— За сыном… Не приезжай. Не надо… Нету у тебя сына.