Богдан двинулся в сторону Вениамина с кулаками.
– А ну-ка перестань! – взвизгнул перепугавшийся было Вениамин.
– Погоди, Богдан, – преградил ему путь Ярослав. – Ты свое слово сказал, пускай и Вениамин выскажется.
– А что тут говорить? – побледнел Вениамин. – Мне тут и сказать нечего, ничего такого я не говорил. Разве я его учил, да и зачем мне было его такому учить? Да если б я учил, я б его научил сразу как отравить, а не так, чтобы под крыльцо закапывать. Зачем мне это нужно-то, я б сразу б научил. Да и в прошлый раз, ну разве я его научил делать приправы? Да он сам! Разве он спросил меня, как?
– Ну ладно-ладно. Тихо всем! – скомандовал Ярослав. – Действительно, если бы Вениамину надо было, он бы что-нибудь попроще выдумал, на то и книжник.
– Ну, а кто тогда? – вскрикнула Матильда.
Напуганный не на шутку Вениамин сел на свой стул и сидел там, вцепившись в волосы и раскачиваясь вперед и назад.
Иннокентий во все глаза смотрел на этих дивных, чудных людей, которые устроили заварушку и умели так ненавидеть друг друга. Ему горько было, что все так худо вышло. Он был рад этим людям, рад, что нашел их посреди леса. Он при первой встрече сумел влюбиться по-детски в каждого из них. В каждом видел удивительные черты в лице и одежде, полагая, что нашел то, что давным-давно искал, то, чего не было в повседневной жизни. Люди в его деревне ссорились и ругались друг с другом из-за каждого пустяка, делали друг другу подлянки, подкладывали тухлые яйца, воровали кур, да мало ли других мелких пакостей совершали они. И так хороши были рассказы, нездешние побасенки про старых мудрых магов, благочестивых и величественных. Как он в минуты горя или уныния любовно перебирал в памяти такие мамины сказки и мечтал, что вот однажды встретит их и тогда все наконец-то будет хорошо. И вот они. Живые, прямо перед ним. И разве о таком он мечтал?
– Да пошли вы ко всем чертям, – вздохнул Иннокентий, взял книгу, которая лежала на столе, украшенная и сверкающая камнями и никому не нужная, и потихоньку незаметно выбрался из избы.
***
Лея бежала, размазывая руками нахлынувшие слезы, мешавшие ей видеть дорогу. Она рыдала от того, что счастливо освободилась из лап двух убийц и от жалости к себе, попавшей в такую передрягу простой деревенской девушке, от страха того, что будет впереди, и от радости, что как только она доберется до королевы, то вот всем обидчикам своим покажет!
Путаясь в собственных слезах и дорожной пыли, она все-таки разглядела впереди отряд гвардейцев, разбивших лагерь недалеко от тракта, и ринулась к ним с радостными криками:
– Это я! Вы меня ищете! Это я! Я здесь!
Вояки встретили ее дружным смехом. Таких хорошеньких девчонок в отряде им было не положено иметь, и они очень и очень соскучились по девичьей розовой нежной коже, по девчачьей тонкой шее, по всем этим милым бугорками и извилинкам женского тела…
Мужские крепкие загорелые руки приветствовали ее, передавая от одного солдата к другому, крепко подхватывая за талию, под колени, и не давая упасть. Влажные красные молодые губы улыбались ей, красные языки отчего-то облизывались. И она, она тоже улыбалась им, застенчиво, втайне восхищенная и уже не втайне напуганная таким мужским вниманием.
Поначалу она чувствовала себя наконец-то защищенной после всех этих долгих дней, наполненных беготней и опасностями, наконец-то, казалось, все ее страхи закончились. Но мало-помалу женское чутье подсказало, что столько внимания не только нехорошо, но и опасно. Еще не понимая, почему, но Лея четко осознала необходимость бегства. Она дернулась, пытаясь вызволить правую руку, но тут же почувствовала, что локоть, как тисками, сжали чьи-то шершавые грубые пальцы.
– Пустите, пожалуйста, меня ждет королева, – плаксиво пискнула она.
Но в ответ на просьбу, она услышала только дружный и какой-то, как ей показалось, злобный смех. Она дернула другую руку и уже сильнее. Однако, гвардейцы держали ее так крепко, что вскоре она не могла пошевелить даже пальцами на ноге. Лея чувствовала, что ее куда-то несут. Девушка смотрела наверх, в голубое яркое веселое небо с игравшими на нем в догонялки белыми воздушными облачками, на зеленые верхушки деревьев, на молодые ветки, приветственно машущие друг другу… «Если есть там, наверху, хоть кто-то, если все это здесь, что я вижу, думает и чувствует, как я, если все это не бессмысленная глупая кукла, спасите, спасите меня!»