Мгновенно оказавшись у изголовья кровати, Герберт хотел было коснуться ладонью лба больного – но что, если от прикосновения ему станет ещё хуже?
- Антонин, дорогой мой друг, что с тобой могло случиться? Что за изувер оставил эти жуткие ожоги, кто вообще посмел причинить тебе боль?
Голос его дрожал, словно сын графа готов был заплакать.
Заслышав стенания Герберта, Антонин приоткрыл глаза.
- Не горюйте, жить я буду, - он попытался улыбнуться. – Что вам сказал профессор?
- Он нёс какую-то околесицу, - всхлипнул Герберт. – О том, что у вас аллергия на крольчатину! Этот старый глупец посчитал, что я поверю в такую чушь!
- Но это чистая правда, - возразил Антонин. – Вчера вечером, проснувшись, я заказал себе на ужин кролика – и вскоре после трапезы у меня по всему телу высыпали красные пятна! Согласен, их и вправду можно принять за ожоги - но профессор Абронзиус, осмотрев меня, пришёл к выводу, что у меня аллергия на кроличью кровь. Сейчас мне уже лучше – пятна почти не зудят, глаза перестали болеть от света, хотя открывать их лишний раз всё равно не хочется. Профессор ведь так и не знает, что вы такой же вампир, как и я - а я попросил его не пускать посторонних и всем говорить, что меня сразила аллергия, только о подробностях не распространяться.
Антонина так развеселила история сражения на лестнице, что он немного приподнялся на постели. А вот Герберт, поражённый внезапной догадкой, схватился за голову и рухнул на стул.
- Антонин, - с трудом выговорил он, - ведь эти пятна у тебя поначалу жглись? А любой свет резал глаза, верно? И началось это почти сразу после того как ты попробовал кролика?
- Да, всё так, - подтвердил Антонин, не понимая, что так потрясло его приятеля.
- Антонин… - слова давались Герберту с трудом, горло перехватывало. – Когда это случилось со мной и отцом… Триста лет назад… Мы не хотели быть чудовищами. Особенно отец, который не находил себе места, из-за того что невольно убил свою невесту… впрочем, ты об этом не знаешь. Но ведь мы поначалу пытались бороться, искали для себя другую пищу… Пытались пить кровь свиней. Но ничего не вышло! От глотка свиной крови вся кожа у нас покрывалась ожогами, словно от святой воды, глаза не видели ничего и в то же время болели от нестерпимого света, будто от зрелища распятия… Отец знал о поверье, согласно которому высшие вампиры способны пить лишь человеческую кровь – и решил, что ему остаётся отныне только подчиниться судьбе! Но, Антонин… Если это была не судьба, а аллергия… Ведь аллергия может передаваться по наследству, верно? Тогда, возможно, на кровь других зверей у нас аллергии нет?
- Да, вполне возможно, - немного растерянно проговорил Антонин. – Вы хотели бы это проверить?
- Я обязан это проверить, - усидеть на стуле Герберт больше не мог. – Это в любом случае мой долг перед отцом, и… Антонин, я ведь так и не ел с той ночи, когда в лесу мне попался Шагал. А это было ещё до бала.
========== 11 ==========
***
Однажды тёплым весенним вечером по дороге, которая с давних времён вела от ворот замка, скакали две лошади. На гнедом коне уверенно восседал всадник в расшитом причудливыми узорами камзоле и роскошном чёрном плаще, белая лошадка несла на себе молодую женщину, которая с непривычки изо всех сил вцеплялась в поводья и крепко сжимала губы, не желая выдать своей робости.
Не так давно здешние края покинул профессор Абронзиус, стремясь поделиться с учёным миром результатами своих уникальных исследований. За ним последовал Антонин – как ассистент и объект изучения.
Герберт заявил, что без Антонина ему будет скучно, потому что некого больше учить игре на клавесине. Чтобы утешить сына, граф напомнил ему, что мир велик, в нём есть и другие клавесинисты, которым наверняка пригодится опыт музыканта с трёхсотлетней практикой. А там, глядишь, и с Антонином пересекутся пути – у бессмертных всегда есть надежда на новую встречу. Герберт, погрустив, признал правоту отца и собрался в дорогу за одну ночь – так не терпелось ему увидеть мир после трёх веков затворничества в замке.
Что же, возможно, это к лучшему. Наследнику древнего рода Кролоков давно уже пора было стать самостоятельным и найти собственный путь в вечной жизни.
Свернув с дороги, всадники углубились в лес. Там ещё лежал снег, но сквозь сугробы начинали пробиваться первые весенние цветы. Ведь как бы ни сильна была зима, она всегда сменяется весной – это прекрасно знали и графиня фон Кролок, и её супруг.
Спешившись, Эммерих подхватил Сару на руки и закружил в воздухе, наслаждаясь каждым ударом её сердца, каждым звуком её дыхания, вбирая в себя исходивший от неё дивный запах. Близость человеческой крови, скрытой под белой кожей молодой женщины, не пробуждала в нём голода: в этот вечер супруги уже успели поужинать куропаткой, от которой Эммериху досталась кровь, а Саре вскоре после того – обжаренное Куколем мясо. Аллергией на куропаток Эммерих фон Кролок не страдал.
Почуяв внезапно посторонний запах, граф насторожился – но это был всего лишь Шагал, который, видимо, забрёл сюда, скитаясь по окрестностям. К счастью, бывший трактирщик и сам обладал вампирским чутьём – а потому поспешил убраться, чтобы не мешать уединению своих титулованных родственников.
Оставив позади влюблённую пару, Йони направился в сторону деревни. Видимо, опять собирался отнести Ребекке дров или хвороста.
Вампирское бытие оказалось для Йони совсем не сладким. Жажда крови бывшей служанки не давала ему покоя все эти месяцы, и Шагал приходил в настоящее отчаяние от мысли, что её ничем не унять до той поры, пока Магда не умрёт от старости. Либо пока Йони до неё не доберётся – а поди узнай, куда тот студент её увёз!
Понимая, что проклятие стало наказанием за прелюбодеяние, Йони наконец решился: он искупит свой грех хотя бы посмертно. И с тех пор вот уже месяц он появлялся у трактира каждую ночь, принося то дров для печи, то добытого в лесу зверя или птицу. Забравшись по стене, посматривал в окно на спящую жену – но внутрь войти не пытался, опасаясь чеснока.
Надо сказать, что после первой же ночи Йони и впрямь почувствовал себя лучше и принялся за работу с утроенным рвением. Так, глядишь, дойдёт и до того, что Ребекка рискнёт однажды заговорить со своим необычайным помощником, а потом и в дом пригласит…
Эммерих фон Кролок хорошо понимал, чем это может грозить. Сегодня же он скажет Саре, чтобы та уговорила свою мать освятить трактир. Самому Шагалу это не помешает, ведь тот в прежней жизни был иудеем – а вот других подданных графа, чьи намерения могут быть не столь чисты, сила креста остановит. Всё равно Антонин уже съехал…
Но разговор о делах подождёт.
Пока же они с Сарой будут просто наслаждаться этим весенним вечером, ароматами и теплом едва заметного ветерка, будут любоваться звёздным небом, что проглядывает меж древесных крон, слушать лесные шорохи, мечтать…
Его чувства так и не стали человеческими, а нежность, которую вызывала в его сердце молодая графиня, лишь отдалённо напоминала ту влюблённость, о которой поэты пишут стихи. Но, возможно, любовь у каждого своя и не стоит сравнивать себя с другими? Оттого, что твоё чувство не похоже на чужое, оно не становится менее важным и тем более не становится мороком. Мороки же порождаются сомнениями, недоверием к самому себе, страхом. А это – оружие господина из дворца с серыми стенами, обманщика сердец, которому дают силы отчаяние и боль других созданий.
И хозяин серого дворца никогда не должен обрести власть над душами.