Пятнадцатая глава
Я отказываюсь что-либо понимать
Это была первая прогулка по городу после рокового дня моего пробуждения. Идя через всю Выборгскую сторону пешком, я старался идти тем же самым путем, каким шел тогда. Противоречие между первым впечатлением и рассказами моих новых знакомых время от времени мучило меня, и мне хотелось проверить. Надо сказать, что мое первое впечатление оказалось более верным.
Чем дальше входил я в глубь рабочих кварталов, тем ощутимее была бедность, поразившая меня во время первого путешествия. Нищих здесь было еще больше, чем в центре, – нищих молчаливых, скромных, но от того еще более жалких. Неужели так много людей не попало на зубья усовершенствованной государственной машины? – вспомнил я объяснение Витмана. Но тогда надо сделать какую-то проверку…
У ворот завода толпились изможденные усталые рабочие.
Неужели двухчасовая работа так утомительна?
Все эти наблюдения и мысли разрушали представление о легкой, веселой, хотя и несколько однообразной жизни граждан государства, заменившего царскую Российскую империю. В довершение всего, дойдя до дома Мэри, я узнал от ее матери, что Мэри еще не вернулась с работы.
– А когда она ушла?
– С утра. Она возвращается в пять, но, наверное, осталась на сверхурочные.
Это окончательно добило меня. Я готов был хлопнуть себя по лбу и сказать:
– Эх, дурак, дурак! Эх ты, тупая скотина!
Я проспорил с ней целый вечер о каких-то пустяках и не догадался спросить, где она работает, сколько времени, сколько зарабатывает… Может быть, она нуждается в помощи?
Я присел на скамейку во дворе и не скоро дождался ее. Пришла она в простеньком ситцевом платье, у нее было утомленное измученное лицо.
– Я принес вам книги, – начал я.
– Благодарю вас, – равнодушно ответила она и попросила подождать, пока переоденется. Я с нетерпением ждал ее. Я чувствовал, что сегодняшний вечер даст мне больше, чем два года жизни в том кругу, который я должен считать своим кругом.
Я не ошибся. Каждое ее слово было для меня целым откровением. Я слушал ее с раскрытыми от удивления глазами: такой контраст со всеми внушенными мне представлениями!
Я узнал, что после выселения она некоторое время зарабатывала шитьем на дому, но низкая плата и налог на роскошь заставили ее бросить это занятие и искать работы на фабрике.
– А что вы делали прежде?
Оказалось, она училась в художественной школе и делала большие успехи в живописи. Остался один год, когда ее постигло несчастье: она познакомилась с одним студентом Коммунистического университета, по ее описанию, чрезвычайно похожим на Витмана, если не с самим Витманом. Студенту этому она очень понравилась, он начал ухаживать за нею, сначала робко, потом все настойчивее и настойчивее.
– Вы понимаете, он был так груб, – почти в слезах произнесла Мэри.
Я понимал ее. Если преклонного возраста дама могла так грубо предложить мне свою дочь, то чего ждать от молодого человека, да притом из того круга общества, который я поневоле отлично знал. Ведь они на моих глазах обращались с женщинами, как со скотом! А здесь – девушка из буржуазной семьи, воспитанная на старых книгах… Она, наверное, не считала любовь глупым предрассудком.
– Он был противен мне. Я запретила ему показываться мне на глаза.
Что же он сделал? Он стал следить за ней, окольными путями он стал выяснять подробности ее родословной, и ему удалось доказать, что ее дед был офицером царской армии.
Мне непонятно, но Мэри понимала, что иначе и не могло быть – она была исключена из училища за буржуазное происхождение и выселена из квартиры.
После долгих мытарств и голодовки она получила работу в золотошвейной мастерской, где вышивает флаги и портреты вождей. Работа эта очень тяжелая и плохо оплачивается, чтобы платить за квартиру и прокормить мать, приходится работать по шестнадцать часов в сутки.
– А двухчасовой день? – удивился я.
– Двухчасовой день – для рабочих, а я не принадлежу к этому классу.
Мне осталось только руками развести. Еще больше удивило меня то, что за нищенскую квартирку ей приходится платить две трети заработка.
– Ведь это самый дешевый район!
– Теперь это ничего не значит. Я плачу по ставкам, установленным для буржуазии. И кроме того, – моя квартира на три аршина больше установленной жилищной нормы.
Понятие жилищной нормы опять-таки оказалось недоступным для меня.
– Но ведь вы работаете на фабрике, у вас есть союз.
– Союз! Я – буржуйка и не могу пользоваться правами члена союза. Я плачу в союз десять процентов заработка, но ничего от него не получаю.