Рядом с Солнцевым стояли несколько лучших специалистов по магии, но было ясно, что они вообще не представляют, что происходит с Моровым. Да и что произошло под покровом алого шторма, они тоже не понимали. Вместо того чтобы превратиться в облако кровавых ошметков, Иван Владимирович выжил и теперь лежал на постели, а его искаженное магией крови тело хрустело, корчилось и светилось золотым огнем.
— Я вижу магию смерти, — ответил Константин Леонидович. — И еще много всего. Кажется, будто Иван Владимирович собирает себя заново по кусочкам. Отмершие ткани выжигаются, но их место занимают новые.
— А я думаю, что это чары омоложения, — произнес Михаил Игоревич. — Иван Владимирович сделал нечто подобное для моей супруги. То же ощущение сейчас исходит от него самого.
Горящие печати над телом молодого дворянина, больше всего напоминающего мумифицированный труп, распались, и усталый седой мужчина в военном мундире опустил затекшие кисти рук.
— Мощнейшее истощение, господа, — резюмировал он, разминая узловатые пальцы. — Но оно быстро проходит. Никогда ничего подобного не видел. Я бы сказал, что перед нами какое-то подобие полного исцеления, но заклинания показывают, что некие изменения в теле Морова произошли. Его тело теперь насыщено магией.
Легостаев взглянул на него крайне внимательно.
— Это же смертельно, Кирилл Васильевич, — произнес он.
— Да, Константин Леонидович, — подтвердил тот. — В таком объеме насыщения тканей… Но Иван Владимирович в порядке, насколько можно быть в порядке в его состоянии. Никаких иных проявлений, кроме самой магии.
Венедикт Кириллович не оборачивался на них, не сводя взгляда с лица Морова. Пока все эти магические процессы происходили, оно не дрогнуло ни разу, как будто Иван Владимирович ничего не чувствовал. И в то же время артефакты Солнцева молчали — никакого рассеивания от Морова не шло.
Словно он делал еще один артефакт. Такой же совершенный, как и прочие. Но на этот раз из собственного тела.
Золотое свечение вокруг Ивана Владимировича погасло, и собравшимся магам предстало чуть возмужавшее, но все то же узнаваемое лицо.
А через пару секунд он открыл глаза.
Золотые.
Московский особняк дворянского рода Герасимовых. Иван Владимирович Моров.
— Господа, — произнес я, поднимаясь на постели, куда меня положили. — Как Никодим Павлович?
Незнакомый пожилой военный в мундире гренадера отрицательно покачал головой. А стоящий рядом с ним мужчина, похожий на Леонида Викторовича, произнес:
— Никодим Павлович ушел, как подобает настоящему дворянину, — сообщил он. — Благодаря его жертве удалось выиграть время.
Я поджал губы и повернулся к сидящему рядом со мной Солнцеву.
— Мне бы воды…
Судя по вензелям на стенах, находился я все там же, у Герасимовых. А делегация вокруг — консилиум, призванный либо помочь мне, либо подтвердить смерть.
— Да, конечно, — кивнул Венедикт Кириллович и тут же отошел к бару.
— Позвольте представиться, — снова заговорил пожилой гренадер. — Осколков Кирилл Васильевич, полковник в отставке.
— Иван Владимирович Моров, — слегка наклонил голову я. — Приятно познакомиться, Кирилл Васильевич, жаль, что при таких обстоятельствах.
Тот кивнул, а я принял из рук Солнцева стакан с водой. Осушив емкость, я сразу же почувствовал себя лучше. И только теперь обратил внимание, что на мне из одежды одна простынь.
На теле не имелось видимых следов вложенных в плоть ритуальных знаков. Однако, разумеется, если мне попадется кто-то с магическим взором, он сразу же их распознает.
— Легостаев Константин Леонидович, — представился еще один посетитель. — Рад, что с вами все в порядке, Иван Владимирович, однако я не понимаю, как это произошло…
Намек был кристально ясен. Несмотря на то, что в комнате собрались довольно опытные чародеи, моих знаний у них не имелось. Впрочем, скрывать правду я не собирался. Какой смысл прятаться, если через пару месяцев я все расскажу на лекциях в академии?
— В этом нет никакой загадки, Константин Леонидович, — пожал плечами я, подтягивая простынь в район паха. — Я же изготавливал артефакты, которые могут закрыть хозяина от магии крови. Однако то количество силы, что было применено при ударе, оказалось чрезмерным. Так что мой артефакт расплавился, как только оказался перегружен.
Опустив голову, я взглянул на грудь. Следов ожога не осталось. Как, впрочем, и на пальце. Интересно, а куда делись мои запонки? Я все же их выронил?