и задвижка износилась.
И Наташа поднажала.
Деревяшка задрожала.
Дверь открылась, и девица
входит в скромную светлицу.
Все здесь будто по-людски:
стол и лавки из доски.
Занавесочка висит.
Что же там за ней стоит?
Это печка! Вот так чудо!
— Замерзать я здесь не буду!
Спички девушка нашла
и к полену поднесла.
Огонечки заплясали,
и дровишки затрещали.
Сразу сделалось теплей.
— Так-то будет веселей!
Быстро печка разгорелась.
Скоро девушка согрелась.
И вдруг слышит крик и топот,
а потом и стон, и грохот.
Подскочила, побежала
и Мороза увидала.
Тот бранится, все крушит.
Кулаками он грозит.
— Кто тут печку затопил? -
страшно дядька пробасил.
— Так ему несдобровать,
лютой смертью умирать!
И Наташа растерялась,
задрожала, испугалась.
А Морозов покраснел,
а потом позеленел.
За сердечко вдруг схватился,
на ступеньки опустился.
— Ой, Мороз, да что с тобой?
— Дай водички ледяной.
Что-то худо мне, Наташа.
Что случилось в замке нашем?
Кто-то печку затопил,
тем меня и погубил.
И Наташа промолчала,
и про печку не сказала,
и водицы поднесла,
до постели довела.
Без движения он лежит.
Лоб огнем его горит.
Говорит он еле слышно:
— Не пойму, как это вышло.
Что-то слаб я очень стал.
Сильно, видимо, устал.
— Так уж сколько тебе лет?
Ты, Морозов, уже дед! -
говорит ему Наташа
и чуть-чуть жалеет даже.
— Дед?! — Морозов удивился
и как будто разозлился.
Приподнялся, но упал.
— Так когда ж я дедом стал?
— Много зим лютуешь ты.
А невинной красоты
сколько ты уж погубил?
Сколько девок застудил?
Смотрит девушка с укором.
И Мороз под этим взором
хоть немного, да смутился.
— Да я просто веселился.
— Вон веселье за окном!
Вечно в платье ледяном,
взгляд стеклянный, не проснутся,
и домой уж не вернутся!
— Но зато как хороши,
вечно молоды, свежи.
То творение, искусство!
Их сердца не знают чувства.
Их никто не разобьет,
и покой не украдет.
Оправдаться он пытался.
— Я же ими любовался!
— Да в своем ли ты уме?!
Что за чушь несешь ты мне?!
Тут Наташа возмутилась.
— Зря к тебе я возвратилась,
помогла и пожалела.
Пострадал ты, дед, за дело!
Пот на лбу у старика.
И дрожит его рука.
Закривились его губы.
— Не ругайся, дочка, грубо.
Скоро мой настанет час.
Я могу покинуть вас.
— Что же хилый ты такой.
Что же делать мне с тобой?
То ли злиться, то ль ругать,
то ли деда ей спасать,
уж Наташа и не знала.
Жалость ей овладевала.
— Ладно, ты, Мороз, лежи.
Чем помочь тебе, скажи.
— Потуши, девица, печку
да зажги поярче свечку.
Обрести хочу покой.
Я покаюсь пред тобой.
*
— Я весельем забывался,
разлюбить ее старался.
— Ты о ком же? Не пойму.
— Ту, что сердцу моему
есть хозяйка, госпожа.
Та, кто больше всех нужна,
так красива, так нежна!
То жена моя, Весна.
— Ох, — Наташа завздыхала.
— Никогда о том не знала.
— Так давно то дело было.
И молва о том забыла.
Жили мы в любви и дружно.
Что еще для счастья нужно?
Правил миром я зимой,
а жена моя — весной.
Тот закон не нарушался.
И порядок соблюдался.
Коль зима, так все во льдах,
все в сугробах и снегах.
А весной все расцветало.
И тепло всех согревало.
Но зимою мерзли люди
и мечтали все о чуде,
чтоб весна всегда была,
чтоб земля весь год цвела.
И к жене все приходили,
умоляли и просили:
— Ох ты, матушка Весна,
наша любушка красна!
Не пускай ты к власти мужа.
Нам мороз совсем не нужен!
Много раз то повторялось.
И жена не удержалась,
разозлилась, рассердилась.
— Я молчала, не гневилась.
Объясняла, то закон!
Но нарушен будет он.
Я хочу вас проучить,
пониманием наделить.
Уступлю я мужу трон,
и весной пусть правит он!
Напугались очень люди.
— Что ж зима все время будет?!
— Да! Пока не уясните:
невозможного хотите!
Так задумано природой!
И любое время года
надо с миром принимать,
почитать и уважать.
Люди что ж, погоревали
и ко мне стучаться стали.
— Придержи ты холод, стужу!