Потом около часа Джон объезжал Каллисто, а когда повел ее снова в загон, удивился, что Том и Нэд возвращают верховых лошадей на конюшню.
— Они что, уже накатались? — спросил он. — Что-то быстро.
— Бедный мастер Сэб немного упал, — сказал Молодой Тон печально; его голос дрожал от скрытого смеха. — Боюсь, все-таки он не ездок.
— Видимо, получил хороший удар по заднице, — добавил Нэд. Потом сделал кислое лицо и изрек: — Да ему, прости господи, всё равно никогда не ездить, как наш мастер Шерлок! Слабак.
— Щавель сбросил мастера Себа? — воскликнул Джон с искренним удивлением.
— Я всегда говорил, что Щавель — мудрый мерин, — заметил Том. — Хотя в данном случае, думаю, что он больше был оскорблен не мастером Себастьяном, а тем, что мы подложили ему под седло. — Он погладил бархатный нос коня и сунул ему в зубы морковку, которой тот радостно захрустел. — Хороший парень, Щавель.
— Вы, и правда, сделали это?!
— Ага, — сказал Нэд, вытаскивая из кармана несколько кусочков сахара. — И под седло Трепси — тоже, она сбросила того дылду. — И он пропищал противным протяжным тоном: — О, черт побери, я испачкал свои новые бриджи! Черт! Повесьте тех, кто седлал эту лошадь! Что за глупая деревенщина!.
Джон хохотал до слез.
— Дай мне ее. — Он взял Терпси за уздечку и скормил ей весь сахар из собственного кармана. — Вот умница… вы гении, оба! Я чищу за вас весь навоз до конца недели. Надеюсь, у этих теперь пропадет охота к конным прогулкам.
Больше гости кататься не приходили. Вместо этого они целыми днями торчали в бильярдной лорда Шерринфорда, попивая его бренди, а иногда отправлялись в город, где приставали к местным девчонкам, вдали от строгих глаз миссис Мэдлок. Джон никогда не сопровождал их в этих поездках. Казалось, все негласно пришли к соглашению, что ему на глаза гостям не стоит показываться, и Джон против этого абсолютно не возражал. В конце концов, Себастьян Уилкс, ломал вещи Шерлока еще в раннем детстве, и его дружки казались ничуть не лучше него, даже хуже. Тем, хотя бы, что были старше, и тот явно стремился произвести на них впечатление.
Так что Джон старался держаться подальше от них, не желая проблем. Что-то было в них чрезвычайно отталкивающее, но лишь позже он понял, насколько был прав.
И насколько всё хуже, чем он мог подумать.
Как-то вечером, когда гости отправились в город, Джон как раз возвращался в амбар, когда вдруг его сзади кто-то окликнул по имени.
В первое мгновение он напрягся, но это была лишь Калли, осторожно выглядывающая из-за угла сбруйницы. Она выглядела чем-то взволнованной.
— Калли! Что ты тут…
— Т-ш-ш! — она схватила его за руку и потянула внутрь амбара.
Джон открыл было рот, чтобы возразить: если б их здесь поймали вдвоем, то у них обоих были бы серьезные неприятности. Но затем увидел, что там ее брат, самый юный из слуг, что работали в доме, и что тот стоит, испуганно прижимаясь к стене.
— Ты что, Билли? Всё хорошо?
Тот кивнул, но видно было, что он очень напуган. Джону нравился Билли, худенький мальчик с копной темных кудрей, что порой заставляли замирать сердце Джона, чем-то напоминая ему… Того, кто сейчас был в далеких краях. Лицо Билли, однако, было круглым, а не худым, а глаза его были, как и у сестры — большие и карие.
— Что случилось?
Калли прижала палец к губам.
— Тише, я не хочу, чтобы кто-то узнал, что мы были здесь. Расскажи ему, Билли.
Мальчик нерешительно замер, ковыряя пол носком башмака, и Калли нетерпеливо подтолкнула его:
— О, тогда я ему расскажу. Знаешь друга мастера Себастьяна, ну, того, у которого прилизанные черные волосы? Его, кажется, Джим зовут?
— Да, конечно. Он мне не нравится. У меня от него мурашки по коже.
— Он пришел ко мне, — зашептал испуганно Билли. — В комнату для слуг. И велел, чтоб сегодня я пришел к нему ночью, как они возвратятся, и почистил его ботинки. Только Эндрю, один из слуг, был в соседней комнате и, должно быть, услышал это, так он и сказал, что сам может почистить ботинки, а мне нужно уже быть в постели в столь позднее время. И тут мастер Джим так страшно скривился, — он раздвинул губы, показывая, как тот оскалился, — и приказал ему не лезть в это дело, или тот пожалеет. Так что Эндрю ушел. Затем мастер Джим сказал мне, что я должен прийти к нему и держать язык за зубами, и он тогда даст мне шиллинг. Сказал, что покажет мне, как раздевать господина, так чтоб я мог когда-нибудь стать камердинером. Затем он ушел, а Эндрю вернулся из-за угла и сказал мне бежать к сестре и привести ее в комнату миссис Мэдлок.
— Я думала, он попал в беду, — сказала Калли тепло, но ее глаза были очень серьезны. — Миссис Мэдлок спросила меня, сможет ли кто-нибудь присмотреть за ним на этой неделе, но у нас с ним нет никого. Так она обещала, что к своей сестре отправит его, завтра утром. Скажет, что у мальчика корь, и его отослали, чтоб он всех тут не заразил.
— Но что… — начал было Джон в изумлении, но Калли, резко тряхнув головой, заставила его замолчать. Что бы там ни хотел сотворить мастер Джим с ее младшим братом, но она не желала говорить об этом в его присутствии.
— Что ж, тогда у нас будет маленькое приключение, да, Билли? Спал в амбаре когда-нибудь?
Билли покачал головой, просияв:
— Нет. А где мы будем спать?
— Наверху. Там здорово, вот увидишь. Пойдем, я тебе покажу.
Калли наклонилась к Джону, быстро поцеловав его в щеку.
— Веди себя хорошо, — велела она Билли, — который нырнул за Джона, боясь, что она и его поцелует, — и убежала.
— Не слишком-то радуйся, что она тебя поцеловала, — сказал Билли, тем же самым тоном, каким Джон говорил когда-то о старшей сестре. — Она всех целует.
— Не волнуйся, не буду, — сказал Джон, вытирая щеку. — А давай на сене попрыгаем?
Они скакали по сену, пока не стемнело, а потом отправились в комнатку Джона, чтоб устроиться на его узкой кровати.
Странно было ощущать с собой рядом кого-то другого, и Джон почувствовал, что скучает по Шерлоку еще больше, еще сильнее, чем раньше, но теплая тяжесть Билли была приятна, и вскоре Джон почувствовал, что засыпает.
— Джон?
— М-м-м?
— А он не придет сюда?
— Не придет. Он такой надутый индюк, что он — в сено полезет? Он не знает даже, как по лестнице забираться. Ну, а если придет, так я его вилами скину вниз.
Билли захихикал.
— Я знаю, кто он, — зашептал он через минуту. — Я думаю, он и мастер Себастьян не хотели, чтобы мы это знали, только мы всё равно узнали. Его зовут Джим Мориарти.
— Мориарти? Ты имеешь в виду, он сын сэра Джеймса?..
— Да. Ну, я так думаю.
Джон помолчал, обдумывая эти новости. У него было беспокойно на сердце. Да, Шерлок ему говорил, что аристократы обычно посылают в Итон своих сыновей, чтобы те там общались, укрепляя полезные связи. Но то замечание Себастьяна, что Шерринфорд-холл был домом Шерлока в настоящий момент… что они имели в виду? Хотя, может, он просто не так это понял?..
— Ну, конечно, наш граф и сэр Джеймс часто спорят в Парламенте, но, как джентльменам, им нужно общаться, и быть вежливыми друг с другом. И их родственники общаются тоже, — сказал он, чтобы успокоить Билли.
— Мне не нравится этот парень, джентльмен он или нет! — горячо сказал Билли. — Он смотрел на меня как кошка на мышь, так, как будто я не знаю еще, что он лапой уже прижал мышке хвост.
— Он ничего тебе не сделает. — сказал Джон. — Не достанет. А теперь давай, спи, тебе завтра рано вставать.
Пришла осень, и настроение Джона падало вместе с температурой. Летом было легче не думать, отвлечься, работая от зари до зари, но сейчас, когда жизнь как будто замедлилась, у него стало больше времени, чтоб скучать по Шерлоку, и думать о том, что делать с собственной жизнью. Письма Шерлока приходили так же часто, как прежде, но его жизнь в Мюнхене казалось Джону невероятно далекой. У него самого теперь больше времени было, чтоб заниматься, он читал те учебники и те книги, что прислал ему мистер Брук… Но рассказы Шерлока о немецкой философии, музыке, химии иногда казались ему до того непонятными, словно были написаны на чужом языке. Так, однажды Шерлок исписал две страницы, рассказывая о своих восторгах от рапсодии Клары Шуман*. Молодому конюху пришлось дважды перечитать письмо, чтоб понять, что эта самая Клара — пианистка, а вовсе не девушка, за которой Шерлок ухаживает.