— Нет, я хочу узнать насчет Пипа.
— А что насчет Пипа?
— Он всё еще предъявляет свои права на него?
— Что? — Джон нахмурился в замешательстве.
Флиа тоже нахмурился, как будто счел вопрос Джона глупым.
— Севен же сразу забрал его себе, так ведь? Он позволил Пипу иметь его каждую ночь, как мне сказали. Но когда ты вернулся, он сказал нам, что ему не нужен Пип, пока ты здесь, но чтобы мы всё равно его не трогали. Но сейчас он заболел, и я хочу знать, он еще хочет его, или Пип свободен, чтоб его взял кто-то еще?
— Понятия не имею, — сказал коротко Джон. — Тебе нужно спросить его самого, когда он вернется.
Флиа скривился и пробормотал что-то раздраженно, но Джон его уже не слушал. Он ощущал себя так, словно на полном скаку свалился с лошади. Свалился прямо в грязь, и теперь не понимает, почему это случилось. Позволил Пипу иметь его каждую ночь? Шерлок? Его Шерлок? Всё это время, все эти месяцы — да нет, годы — то, чего Джон хотел и желал всеми фибрами своей души, но давил в себе, не позволяя даже думать об этом, потому что это было неправильно, это был грех, это была ужасно, а Шерлок был так чист, невинен, нетронут… И он позволил Пипу…
Джон повернулся и поднялся прямо по лестнице наверх, в спальню, где он знал, Тэнк хранит запасы джина. Он присел прямо возле стены и сделал большой глоток из горлышка, ощущая, как алкоголь обжигает горло. Всё внутри него переворачивалось от острой ревности, и он сделал еще один глоток. Он не мог вынести даже мысли о Шерлоке, но он вспомнил сейчас тот вечер в столовой, когда лицо Пипа потемнело, когда Шерлок направился к Джону. Пип взял его. Пип имел его, прижав к постели и сделав то, что желал сделать Джон, но не признавался в этом даже себе, и Шерлок позволил ему…
К тому времени как мальчики стали подниматься по лестнице, Джон был наполовину пьян от джина и настолько же пьян от гнева, и невероятно несчастен. Было гораздо легче чувствовать гнев, а не боль, которая, как он думал, могла уничтожить его, поэтому он продолжал и продолжал подогревать свою злость алкоголем. Он поставил бутылку обратно в тайник и направился в умывальню, почти надеясь, что кто-то толкнет его там, и это даст ему оправдание для драки.
Но его словно обходили стороной. Он почти закончил умываться, когда кто-то встал рядом с его тазом и приветливо сказал:
— О, привет, Джон. Ты вернулся?
Джон посмотрел вверх. Тэдди. Видимо, в его лице было что-то такое, отчего Тэдди осторожно спросил:
— Джон? Всё хорошо?
— Да, — коротко ответил тот. К своему ужасу, он почувствовал, как в горле образовался горячий комок, причиняющий ужасную боль.
Тэдди пристально посмотрел на него.
— Если это из-за Пипа и Севена…
— Я не хочу говорить об этом, — Джон буквально выплюнул эти слова.
— Хорошо, — Тэдди потянулся за полотенцем, взглянув на Джона из-под длинных ресниц. — Но если вы оба уже не вместе…
— Я сказал, что я не хочу говорить об этом! И мы никогда не были вместе…
— О-о-о, — Тэдди моргнул, искренне удивленный, а потом опустил голову. — Ну, а… ну, тогда, если тебе нужна компания…
Джон посмотрел на него.
— Сколько тебе лет? — резко спросил он.
Тэдди улыбнулся, и вдруг очень напомнил Джону Ирэн.
— А сколько ты хочешь, чтобы мне было лет?
— Нет. Не надо вот этого. Я не один из этих… скажи мне правду, сколько тебе?
Мгновение Тэдди смотрел Джону в глаза, прямо и честно, и на этот раз уже Джон захотел отвести взгляд.
— Почти семнадцать. Не говори никому. Это мистер Поззи, ему нравится думать, что я херувим, Ганимед******, так он меня зовет.
— Почему?
— Не знаю, я не ходил в школу…
— Нет. Почему я?
— Ты мне нравишься, — сказал Тэдди просто.
Джон посмотрел в таз с водой. Он едва мог думать из-за ужасных видений Шерлока с Пипом, испытывая болезненный интерес к тому, чтоб узнать, что они делали, как это было, и как это ощущалось. Он хотел этого. Он думал, что он лучше других, лучше Тэнка, что он никогда бы не сделал этого, но если Тэдди сам предлагает…
— Я никогда…— начал Джон, сам удивленным тем, как придушенно звучал его голос.
Тэдди улыбнулся ему привычной обольстительной улыбкой, хотя в его больших глазах промелькнуло что-то, о чем Джон предпочел не задумываться.
— О, зато я умею многое.
Джон пошел в спальную комнату и в молчании разделся, по его венам текла смесь возбуждения, замешательства и алкоголя. Он знал, что ему будет стыдно, но он не хотел думать об этом сейчас, и вместо этого сфокусировался на возбуждении. К тому времени, когда Тэдди скользнул под его одеяло, Джон уже отбросил штаны и был болезненно тверд. На какое-то мгновение, ощутив ласковое прикосновение ночной рубашки, Джон почувствовал, как его душит ужас, но он отбросил все эти чувства и прошептал:
— Скажи мне, что делать.
Тэдди что-то сунул ему в руку — свернутую сальную ткань.
— Потри сало между пальцев. Я уже расширил себя до того как пришел, но если ты сможешь еще немного…
Джон не очень хорошо понимал, что нужно делать, но потер пальцы о сальную тряпку, и под руководством Тэдди, сунул пальцы в уже расширенное отверстие мальчика. Оно было гораздо шире, чем ему запомнилось с того раза, как он трогал себя сам. Он потер пальцами по стенкам и с удивлением обнаружил, как Тэдди задрожал под ним. Ему было приятно? Он хотел было спросить, но тут же промелькнувшая мысль о том, что Пип вот так трогал Шерлока, заставила его горло снова сжаться. Он вытащил пальцы и потер ими свой член, чтобы смазать его остатками сала.
Погрузиться в Тедди — это было самым прекрасным ощущением, которое он когда-либо испытывал, и самым ужасным чувством в жизни Джона. Вот, чего ему не хватало с Калли: теснота и узость, совсем не такая, как у женщины, и это чувствовалось таким правильным… Но знание того, что он делает это из ревности, жгло его, как кислота. Он остановился на мгновение, разрываемый удовольствием и стыдом, но Тэдди мягко застонал под ним и потянулся к себе. О боже. Тот трогал себя, двигая бедрами в направлении Джона, желая большего. Каким-то образом, несмотря на то, что Джон знал, что-то, что делает он, было бОльшим грехом, табу мастурбации было так глубоко внушено ему… Что лишь мысль о действиях Тэдди послала постыдное возбуждение горячей волной прямо в пах.
— Тебе нравится это? — прошептал он, и Тэдди опять застонал, насаживаясь на член Джона. Приподнявшись чуть-чуть на локтях, тот подался вперед, погружаясь глубже, а затем отступил, и вновь резко толкнулся в лежащего под ним парня. Ощущения были настолько сильными, что перед глазами как будто вспыхнули искры.
— Да, — выдохнул Тэдди, — Пожалуйста…— И Джон толкался, и толкался, и каждый толчок вызывал внутри взрыв удовольствия, которое всё нарастало и нарастало, когда Тэдди вдруг дернулся и зарылся лицом в подушку, а его задница начала ритмично сжиматься вокруг Джона. И это было так фантастически хорошо, что Джон ощутил стремительное приближение своей собственной кульминации, и начал двигаться еще более быстро и беспорядочно, пока волна удовольствия не взорвалась внутри него — белая вспышка сильнейшего удовлетворения, оставившая после себя усталость и пустоту.
Он отодвинулся, чувствуя холод и опустошенность, а Тэдди быстро перевернулся на бок, и откуда-то вытащил клочок ткани — носовой платок или, возможно, салфетку, которую он специально положил возле койки. Он вытер себя, спереди и сзади, и одернул свою ночную рубашку. Джон не мог посмотреть ему в глаза. Тэдди помедлил, и Джон еле остановил себя, чтобы не попросить его уйти, но в этом не было нужды. Тэдди молча выскользнул из постели и ушел без единого слова.
Джон перекатился на бок и, несмотря на то, что ночь была теплой, укрылся с головой одеялом. Он слегка передвинулся, чтобы не лежать на влажном пятне, оставшемся после Тэдди, и зарылся лицом в тонкую сплющенную подушку. Всем своим сердцем в тот момент он желал, чтобы земля разверзлась и поглотила его.