Мистер Брокльхерст, наконец, поймал двух мальчиков в спальне «С». Джон услышал об этом от Майка по пути на работу, хотя все на его этаже слышали крики и плач избиваемой жертвы.
— Это был Хью, —, шепотом рассказал Майк. — Мистер Брокльхерст застал его вместе с Роном, ну, ты знаешь, тем рыжим, что работает на кухнях. Он избил его до полусмерти и запер в холодном подвале. Но Рона… — Майк сглотнул и отвел взгляд. — Директор сказал, что тот худший грешник, потому что стоял на коленях. Он сказал, это страшное богохульство. Он забрал Рона с работы для наказания, и тот до сих пор не вернулся. Я думаю, что он тоже в холодном подвале.
Однако Рона там не было.
Джон поднимался по лестнице, направляясь в свою палату, когда его окликнула сестра.
— Доктор Вудкорт просит тебя подойти сейчас в приватную комнату, срочно.
— Конечно. Спасибо, — удивленно ответил Джон.
Тот угол, где когда-то была установлена ширма для Ирэн, стал по факту их приватной комнатой, хотя она и редко использовалась. Он ощутил беспокойство, словно бы это Ирэн поймали и вновь привезли сюда, и поэтому поспешил к доктору Вудкорту.
Однако, фигуркой на кровати была не Ирэн. Не она, не она — волосы были рыжими!
На мгновение Джон почувствовал облегчение, но потом…
Да, это была не Ирэн — там лежал рыжий мальчик. Сказать что-то еще было трудно, потому что лицо пострадавшего было избитым, и настолько распухшим, что стало неузнаваемым.
Господи…
Доктор Вудкорт встал, когда вольный слушатель подошел к нему.
— У меня для тебя тяжелое поручение, Джон, — сказал он серьезно. — Я вновь приношу извинения, что должен обратиться к тебе, но ты умный и зрелый не по годам, и, я верю, ты справишься.
— Я всё сделаю, сэр, — сказал Джон, не способный отвести глаза от мальчика на кровати, находившегося в глубоком обмороке. В воздухе был сильный запах эфира.
— Его принесли сюда рано утром. Говорят, он был пойман за «непристойными действиями», и доставлен к директору в кабинет, дабы тот отчитал его. Когда он возвращался, то вероятно, в темноте поскользнулся и… упал с лестницы.
— Получив такие удары по голове? — рискнул спросить Джон.
Доктор Вудкорт был мрачен.
— Головой он удариться мог, но никакое «падение» не объяснит таких ран. Я его немедленно прооперировал, но у него… разрыв внутренних органов, в том числе, кишечника. А в подобных случаях, как ты знаешь, мало что можно сделать. Я хочу, чтобы ты о нем позаботился и побыл с ним, но если он вдруг придет в себя и заговорит…
— Я не понимаю, — нахмурился Джон. — Разрыв?..
Доктор Вудкорт смотрел на него какое-то время, а потом обошел кровать сбоку.
Джон последовал за ним, в полном замешательстве, а затем доктор Вудкорт приподнял край одеяла, чтобы показать спину и ягодицы мальчика. Джон инстинктивно сделал шаг назад, ощутив, как его затошнило.
— Это не было сделано с ним, когда его отчитывали, — тихо сказал доктор Вудкорт. — Я верю, что это было сделано в качестве наказания, но кто-то перестарался, и разрыв кишечника стал результатом. Но, конечно, это лишь мои подозрения, — добавил он с горечью. — И нам остается лишь находиться с ним рядом. Сделай для него всё, что можешь, Джон, если это понадобится, то вот — здесь морфин… Но если ребенок придет в себя и назовет нам имя того, кто убил его, мне нужно, чтобы ты был свидетелем, и я мог поставить в известность полицию и управляющих школой, сделав официальное заявление.
— Я понял, сэр, — сказал Джон.
— Молодец, — доктор Вудкорт быстро пожал ему руку. — Ты, конечно, освобожден пока от других обязанностей.
Несколько часов спустя Рон скончался, так и не приходя в сознание. Джон сидел рядом с ним, пока тело мальчика становилось сначала всё горячее, а потом холодело, вытирая пот с его лба и держа несчастного за руку. Он колол обезболивающее, но у Рона уже через час не осталось сил, даже чтобы стонать. Его дыхание делалось всё слабее, пока расстояние между вздохами не стало настолько большим, чтоб душа могла ускользнуть, улетев тихо прочь.
Когда Рон перестал дышать, Джон выждал, отсчитав про себя, как положено, триста секунд, а затем взял холодную руку мальчика, чтоб нащупать пульс, которого, как он уже знал, там больше не будет. Затем Джон почтительно сложил руки Рона крестом на груди, прошептав молитву о небесах и покое, в которую так хотелось бы верить, и накрыл лицо мальчика одеялом.
Шерлок понял, что Джон очень сильно расстроен, в ту минуту, как тот появился в столовой, хоть, конечно, не мог говорить с ним об этом во время ужина. Но когда в ту ночь они забрались в постель, то Шерлок без слов лег так, чтоб обнять Джона сзади… Словно бы заслоняя собой. Как они лежали когда-то после взрыва на фабрике и стольких смертей.
Руки Шерлока обвивали Джона, и тот шепотом рассказал историю Рона, черпая огромное утешение в простом присутствии друга.
Шерлок какое-то время молчал, а затем сказал, наконец:
— Мы должны рассказать остальным. — Он помедлил секунду, потом добавил:
— Тебе нужно Тэдди предупредить.
Джон притих. По спокойному тону друга он не мог бы сказать, говорил ли тот это, имея в виду всем известное положение Тэдди, бывшего всеобщей игрушкой… Или всё уже знал.
И ответил лишь коротко:
— Да.
Шерлок беспокойно зашевелился и принялся чесать руки, всё время его беспокоившие, и Джон постарался остановить его.
— Не расчесывай их. Ты же знаешь, ты так еще хуже делаешь.
— Этот зуд меня сводит с ума, — сказал Шерлок сквозь зубы, но послушался, переплетя свои пальцы с пальцами Джона.
Тем не менее, Джон ощутил, как тот втихомолку царапает руку, потирая ее о кровать, и поднял их руки повыше, так что те оказались не под одеялом, а на прохладном воздухе.
Шерлок чуть подвинулся и уткнулся лицом в затылок своего защитника и целителя. Джон улыбнулся и, не подумав, что делает, поцеловал худые костяшки его тонких изящных пальцев. Шерлок замер, и какое-то время лежал так тихо, что Джон было подумал, тот уснул или погрузился в себя, как порой с ним случалось. Он и сам уже начал задремывать, когда Шерлок мягко сказал:
— Я не верю, что это грех.
— Что?
— Не верю, что это грех. Когда это берут без согласия, и неважно мужчина ли, женщина, вот тогда это грех. Но когда вместе двое мужчин — по любви и согласию, я не верю, что это грех.
— Но ведь так говорят … и в Библии…
— В Библии говорится много разных вещей, и некоторые из них противоречат друг другу, а некоторые просто смешны.
— Но, — начал было Джон, с которого вдруг совершенно слетел весь сон. Он не знал, что хотел сказать. Он подумал о преподобном мистере Эйре, который казался юному Джону самым мудрым на земле человеком. В его долгих суровых проповедях говорилось об опасности греха похоти. Преподобный никогда не упоминал о содомии, но он был предельно ясен, говоря, что все формы похоти являются смертным грехом, и определенно…
— Но ведь это и прелюбодейство, разве нет? Или хуже?
— Честно, Джон, ты действительно думаешь привести это в качестве аргумента? Ты? — раздраженно ответил Шерлок, и сердце Джона замерло, пока тот не продолжил с минутной запинкой:
— Я знаю, что ты был с Калли.
О, конечно, он знал. Джон почувствовал и облегчение, и смущение. Он слегка шевельнулся в руках Шерлока.
— Мне бы следовало догадаться.
— У меня есть кузен, по линии матери, он француз, — теперь Шерлок говорил совсем тихо. — Как-то он навещал нас, и не один, а с другом, после Англии они собирались в Америку. По обрывкам разговоров я понял, что есть что-то особенное в Этьене и его спутнике, потому, конечно, стал следить за ними, и однажды увидел их вместе. Я, конечно, видел мужчину с женщиной, но тогда лишь чувствовал отвращение; очень рано я понял, что такого для себя не хочу. Но когда я увидел Этьена и Франко… Это было так потрясающе… и так ужасно было понять, что и я не выше желаний, посещающих обычных людей, и что я могу… захотеть когда-нибудь…что есть и другие люди, похожие на меня. Я думал тогда, что всё это всё равно не имеет значения… Ну, кто согласится меня терпеть? И кого я мог бы сам выносить? Но все-таки… пойми Джон, мне было тогда только девять лет. Я еще не был в школе, и никто не касался меня никогда таким образом. И никто не давил на меня и не совращал. Я просто… родился таким. Это может быть благословением, как мой ум, или проклятьем, как мои слабые легкие, но это — такая же часть меня, как мои глаза или волосы. Бог создал меня таким. Желающим мужчин и не желающим женщин. Как, в таком случае, это может быть неправильным? Почему господь дает нам способностью желать, если не для того, чтобы мы любили? Не могу поверить, что Он дал этот дар любить, а затем его осудил и проклял. Не могу поверить, что это грех, понимаешь? — В его голосе была страстная убежденность.