Джон понимал, что имел в виду Шерлок, только… Как же так?..
Неужели всё, во что верил он сам, верил всю свою жизнь — неправильно?
От подобных вопросов голова начинала кружиться, словно он летел в пропасть.
— Я просто… не могу… — сказал он, на самом деле не понимая, что именно говорит. — Если всё это правда, то, как же тогда… если каждый будет жить по собственным правилам… — Джон вновь замолчал. Для него всего этого было слишком много. — Я хочу верить в это, — сказал он, наконец, — Но я не могу.
— Ты боишься, — спокойно ответил Шерлок. — Никогда не подумал бы, что однажды скажу так о тебе, Джон Уотсон.
Ответить на эти слова было нечего.
— Хорошо, — Шерлок отпустил его руки и отодвинулся, повернувшись спиной и сжавшись в комок.
А Джон снова лежал без сна, и смотрел в темноту, ощущая, как горечь и замешательство всё сильнее охватывают его.
Когда он проснулся следующим утром, голова гудела, а на душе было муторно. Вчера он очень долго не мог заснуть, а когда уснул, то спал беспокойно. Их узкая койка, казалось, была еще меньше, когда они спали вот так: спинами друг к другу.
Он чувствовал себя несчастным и немного обиженным.
Неужели Шерлоку мало того, что у них уже есть? Тот как будто пытался убедить его в том, что черное — это белое, а низ — это верх. Не было никаких сомнений, что Шерлок вообще не спал эту ночь. Тот выскользнул из постели в тот же миг, как Минчин рявкнул: «Подъем!».
Сейчас Шерлок пытался натянуть на себя все еще сырую одежду, которую он вчера позабыл повесить сушиться, потому что пытался позаботиться сначала о нем. Джон знал это, и теперь сильней ощущал вину.
Серые пятна на худых руках Шерлока были очень заметны и кровоточили: тот явно царапал их ночью, и даже сейчас, когда Джон смотрел на него, продолжал это делать, обдирая запястья.
И хотелось схватить его за руки, чтобы он не ранил себя.
С этим нужно было что-то решать, и, придя в больницу, Джон отправился прямо к доктору Вудкорту.
— В прачечной? — повторил с недоверием доктор. — Неужели в Бартсе нету другой работы, что они отправляют мальчика со слабыми легкими в прачечную?
— Полагаю, сэр, мистер Брокльхерст полагает, что нет, — сказал с горечью Джон. — Но Стивену хуже не от влажного воздуха, он лишь немного покашливает по ночам. Беда в том, что едкое мыло и его шерстяная одежда, которая постоянно сырая, вызывают ужасную сыпь у него. Он ее постоянно расчесывает, я опасаюсь, что это приведет к развитию эрисипеласа*.
— О, ну с этим мы можем справиться, — сказал доктор Вудкорт, доставая карточку из кармана, и что-то быстро на ней отмечая. — Отдай это аптекарю, и он выдаст тебе банку с мазью. Пусть Стивен наносит ее на места воспаления утром и вечером, можно даже и днем. И, готов поспорить, рукам его станет лучше.
— Да, сэр, но не могли бы вы прикрепить на мне эту карточку, чтобы Старшая прочитала ее?
— Да лучше отнести ее так. Это же не лечение, Старшая…
— Сэр, — одна из сестер быстро к ним подошла, лицо ее было встревожено. — Вас просят в палату к приютским детям, сестра полагает, что там дифтерия.
— О, боже мой, — доктор Вудкорт быстро отдал листок со своими заметками. — Джон, если увидишь Майка, то пришли его в детское отделение. Я должен идти.
Джон взял у аптекаря банку мази, засунул в карман и остаток дня провел в беспокойстве по этому поводу. Он знал, что отчасти волнение отвлекало его от мыслей о Шерлоке и о том, каким сложным и неуклюжим оказался их разговор. Но проблема того, как скрыть банку с мазью от глаз их директора, тем не менее, была совершенно реальной. В конце концов, он решил прийти раньше, и отдать банку Старшей. Майк, судя по разговорам за ланчем, вероятно, проведет ближайшие дни со своими маленькими пациентами, но у Джона, к счастью, сейчас было немного больных, и он мог отлучиться. Он почти добрался до школы, когда с опозданием сообразил, что прекрасно мог бы и сам написать всё, что нужно, на карточке. Мистер Брокльхерст вряд ли бы разобрался, где чей почерк. Идиот, не выспавшийся идиот! — ругал он себя в раздражении.
— Что ты здесь делаешь?
Джон резко остановился. Ну, конечно же, сзади стоял директор. Еще одна минута, и Джон был бы в безопасности.
— Сэр, — запинаясь, сказал он.
— Джон Уотсон, не так ли? Разве ты не должен работать в больнице?
— Сэр, я уже закончил работу и…
— Что это там у тебя?
Джон неохотно достал банку мази.
— Это мазь, сэр. Я…
— Я знаю, что ты делаешь с этим, — мистер Брокльхерст прищурился, и лицо его, нездорово бледное, запылало красными пятнами, как случалось, когда он был в бешенстве. — Ты, и правда, думал, что можешь принести это средство греха в стены благословенной школы, и это останется незамеченным?
Он взял банку, держа ее на отлете, словно там таилась зараза, и швырнул ее на пол, так, что та разлетелась осколками у их ног. Жирноватые брызги попали на брюки Джона.
— Повернись.
Джон замер. Мистер Брокльхерст подумал, будто он собирался использовать мазь для того, чтоб…
— Нет, сэр, это для тех, кто работает в прачечных. Доктор…
— Шесть ударов за дерзость, — сказал директор. Он не повысил голоса, но его уже услыхали. Несколько учеников выглянули в коридор из столовой. — И двенадцать — за намерение обмануть и грешить. А затем — холодный подвал за то, что отлыниваешь от работы. Повернись.
Джон подчинился. В ушах у него звенело, и он был потрясен тем, что всё пошло так неправильно, так, что даже не подготовился, когда ноги поразил жестокий удар. Он пошатнулся, поскользнувшись на скользкой мази, чувствуя, что начинает падать… И ударился головой о край каменной лестницы. Боль пронзила висок — и всё погрузилось во тьму.
Джон очнулся, ощутив холодный осенний дождь на лице. Был толчок, и он понял, что несколько рук его подняли и несут… с поля, в дом? Но это неправильно, ведь был август, жаркий солнечный день, а не сырой и холодный. Голова его просто раскалывалась, и он чувствовал, как накатывает тошнота. Он сжал зубы, и всё вновь поплыло вокруг.
— Джон? Джон, ты меня слышишь?
Джон открыл глаза. Он лежал на кровати, и над ним склонилось лицо доктора Вудкорта.
— Хорошо, — сказал тот, улыбаясь. — Как тебя зовут, ты можешь сказать мне?
— Джон Хэмиш Уотсон, — прошептал он.
— Чудесно. А где мы находимся?
— В Шерринфорд-холле, — сказал Джон и нахмурился. Что-то было неправильно. Он закрыл глаза.
— Очень хорошо. Лежи тихо, Джон. Ты очень сильно ударился головой, и тебе нужен отдых и полный покой. Ты понял меня? Эббот за тобой приглядит.
— Спасибо, — шепнул Джон с благодарностью, позволяя, чтоб тьма снова поглотила его.
Следующие два дня были долгим потоком запутанных странных снов, иногда прерываемых прикосновениями заботливых рук, что пытались его напоить водой и бульоном, и меняли на лбу холодный компресс. Головная боль постепенно стихала, в голове становилось яснее, хоть попытка на чем-то сосредоточиться всё равно приводила к тому, что Джон словно бы уплывал куда-то. Ну, по крайней мере, теперь он знал, где находится. Майк зашел проведать его на исходе второго дня, и по-доброму улыбнулся, встретив взгляд Джона.