— Но я сожалею, — выдохнул Шерлок. Говорил он с трудом, будто бы за каждый звук приходилось бороться. — Мне жаль. Я не хочу уходить, но я так устал… Какая ирония, Джон… ведь я так ни разу и не согрешил, потому отправлюсь на небеса. А я не хочу. Я оставил бы их, не раздумывая… если б смог быть с тобой… Хоть раз.
Джон закрыл глаза, чтобы справиться с чувствами, что буквально сокрушили его, ведь всё было так просто, не правда ли? Небеса не нужны ему, если рядом не будет Шерлока. И неважно, был ли тот прав, полагая, что такая любовь была бы священна в глазах Господа, так же как и любая другая, или же ошибался. Но единственной вещью, в которой они могли быть уверены, было время, принадлежавшее им на земле.
Джон сбросил ботинки и, скользнув в постель, нежно обнял хрупкое тело Шерлока.
— Это я сожалею, — сказал он с нежностью. — Ты был прав, ты всё время был прав во всём, а я просто боялся это признать. Я люблю тебя, Шерлок. Я люблю тебя больше всего на свете, и, пока ты этого хочешь, — я твой.
Шерлок то ли всхлипнул, то ли попытался иронически фыркнуть. Его грудь дрожала, сражаясь за каждый вздох.
— Тогда ты… поцелуешь меня? Так, на всякий случай?
— Да, мой глупый. Но не «на всякий случай». Я тебя поцелую, чтоб ты знал, за что стоит бороться.
Шерлок был слишком слаб, чтобы поднять свою голову с плеча Джона, поэтому тот осторожно прикоснулся к его лицу, чтобы приподнять подбородок. Он бережно коснулся губами губ Шерлока и замер, а когда Шерлок не перестал дышать, и с небес не ударила молния, чтобы испепелить их на месте, поцеловал и еще раз — сладко и медленно. Шерлок возвратил поцелуй, задыхаясь не от болезни теперь; а Джон стал целовать его скулы, брови и нос, пока Шерлок дрожал. Они не размыкали объятий. Еще один поцелуй — потому что он просто не мог удержаться, затем Джон прошептал:
— Ты будешь жить для меня, слышишь?
Слабые пальцы Шерлока вцепились в его рубашку.
— Ты пытался умереть за меня, — он замолчал, его грудь поднялась, чтобы сделать еще один вздох. — Полагаю, жить — это меньшее… чем я могу ответить.
Джон улыбнулся ему и, окунул свои пальцы в чашку с водой, поднес их к губам Шерлока. Тот открыл рот, позволяя каплям упасть на язык, и Джон повторил это несколько раз, пока Шерлок, всё еще глядя на Джона, не закрыл глаза и не затих.
Джон проснулся как от толчка. Прохладный воздух коснулся груди, а потом он понял, что кто-то забирает Шерлока из его рук.
— Нет, подождите…— он быстро сел, схватив доктора Вудкорта за рукав. Тот отвернулся, поднимая хрупкое тело больного. — Нет, пожалуйста, не забирайте его пока, пожалуйста… — казалось, в груди нарастает крик.
— Успокойся, он просто спит, — сказал доктор мягко. — Кризис прошел. Лихорадка спала.
Джон скатился с кровати так быстро, что чуть не поскользнулся на деревянном полу.
Доктор Вудкорт положил Шерлока на постель Джона, и тот встал рядом с ним на колени, положив ему руку на лоб и склонившись к груди. Кожа Шерлока, в самом деле, была прохладной на ощупь. Звук дыхания был ужасен — затрудненный, хриплый, — но пульс был стабильным и четким. Джон, все еще не отпуская его, уткнулся лицом в край постели и остался так на мгновение, глубоко дыша и зажмурившись, чтобы скрыть слезы.
Доктор Вудкорт похлопал его по плечу, и в его голосе Джон услышал улыбку.
— Пусть он поспит, а когда проснется…
— …дать ему бульона, затем вина. Я знаю. — Джон поднял голову, слишком переполненный радостью, чтоб заметить, что перебил наставника. — Он ненавидит бульон, но я накормлю его, сэр, обещаю.
— Вот и хорошо, — доктор снова сжал плечо Джона и вышел.
Джон принес подушек с кровати Шерлока и уложил его так, чтобы было легче дышать.
Тот открыл еще затуманенные глаза, моргнул и немедленно снова заснул. Улыбнувшись, Уотсон подоткнул одеяла и стал снимать простыни с койки Шерлока, чтоб сменить их на свежие.
Проспал Шерлок четырнадцать часов, и проснулся раздраженным и хмурым.
— Я ужасно себя чувствую, — заявил он.
— Тебе лучше, гораздо лучше, — сказал Джон, улыбаясь — он просто не мог перестать улыбаться. — Возможно, к ночи лихорадка вернется, но это уже не так страшно. Тебе нужно побольше пить.
Шерлок кашлянул, и это слабое напряжение встряхнуло всё его изможденное тело. Джон обнял его, поддерживая, и гладил по волосам, пока тот не откашлял в таз всю скопившуюся в горле мокроту, оставшись совершенно без сил.
— Я знал, что должен был умереть, — простонал он.
— Не смей даже думать об этом. Смотри, я принес тебе вкусный сладкий чай… только чуть-чуть, предполагается, что ты выпьешь бульон. И не надо так на меня смотреть, ты должен выпить его. Это для восстановления сил. Но я принес тебе славный кусочек хлеба, и мы можем покрошить, чтоб ты съел его вместе с бульоном.
Шерлок фыркнул, как злющий кот с энфиземой*.
Он фыркал и дальше, не давая Джону его накормить, хотя был очень слаб; жаловался, пока хватало дыхания, и, уснул, наконец, цепляясь за руку Джона. Часть бульона и хлеб, тем не менее, были все-таки съедены, и губы Шерлока уже не были столь пугающе посиневшими. Шерлок не умирал! И Уотсон был этим так счастлив, что и мистера Минчина расцеловал бы.
Выздоровление всё же было долгим и трудным. Были дни, когда Шерлоку даже не хватало дыхания на цветистую фразу (а поговорить он любил); когда он не мог сесть без поддержки, и всё это делало его раздражительным и несчастным. После нескольких таких дней пациент разобиделся на весь свет и замкнулся в холодном молчании, и депрессия эта очень ярко напомнила Джону их бегство на север.
— Черт возьми, Шерлок, — не выдержал он однажды, вновь найдя тарелку с бульоном нетронутой. — Я знаю, что ты не любишь этот чертов бульон, но если б ты только…
— Уотсон? — одна из сестер заглянула в палату.
— Извините, — сказал Джон.
— Нет, тут, внизу, молодой человек. Он хочет вас видеть. Кто-то из школы, я думаю.
— О-о, — сказал Джон удивленно. — Спасибо.
Кто бы это мог быть? Может, Тэнк?
Он последовал за ней в небольшую, сейчас пустовавшую комнату, где увидел невысокого юношу, совершенно ему не знакомого.
— Э-э, — сказал он неловко.
И тут «юноша» улыбнулся знакомой, ленивой и хитрой улыбкой, и Джон рассмеялся.
— Ирэн!
— Хороша маскировка, не так ли? — сказала она, тоже рассмеявшись и пожав ему руку. — Думаю, еще месяц, и волосы отрастут, и придется их прятать под кепкой, такая жалость. Но я выгляжу щеголем.
— И прехорошеньким, — галантно ответил Джон. — Расскажите же, как там в Лондоне.
И Ирэн подробно всё ему описала.
— Мориарти заплатил моей домовладелице, чтобы та шпионила за моими комнатами, но я сразу же это выяснила. Он пробовал, вероятно, подобраться и к моему счету в банке, но я не настолько глупа, чтоб держать все яйца в одной корзине. — Это была захватывающая история, и Джон бы хотел, чтобы Шерлок был рядом и мог тоже услышать ее. К сожалению, это было сейчас невозможно; оставалось лишь слушать и запоминать.
А Ирэн продолжала:
— Встретившись с сэром Пэрси, я смогла убедить его в том, что мне можно довериться, он попросил меня передать сообщение другим джентльменам, что нашли убежище в Эдинбурге. Все они весьма недовольны нашим премьером. Я подумала, что смогу заскочить по дороге в Бластбурн и договориться, что вы можете уехать со мной, когда я возвращусь.
— Увы, всё не так просто, — сказал Джон. — Шерлок болен, серьезно, не так, как раньше, и ему только-только стало получше. Но он даже с постели еще встать не может. Потребуются недели, чтобы он смог отправиться в путешествие.
Ирэн задумчиво тронула подбородок.
— Да, это проблема, хм-м. Думаю, что тогда я открою магазин в Эдинбурге. Говорят, там ужасно скучно, так что это станет событием. Магазин будет также главным штабом для заговорщиков, тайна будет соблюдена. Вы, конечно, понимаете, почему это важно: ссориться с Мориарти — это значит… губить здоровье. Но там буду я с уже готовой историей. Я оставлю вам адрес гостиницы, в которой остановлюсь, и когда наш милый Севен поправится, напишите мне, и я тотчас приеду, чтобы вытащить вас отсюда.