Но в кабинете барышни не оказалось.
— Да, я отослал ее в канцелярию…
Хотелось опять позвать ее в кабинет — но он не решался. Изредка только открывал дверь и дышал приятным морозным воздухом соседней комнаты.
Вошел молодой человек.
— Новая машинистка. Понимаете… Мы замерзаем…
— Как вам не стыдно, — ответил Лисицин, — если вам холодно, можете растопить камин.
Молодой человек вернулся в общую канцелярию и ска-зал:
— Марья Ивановна, перейдите к управделу.
Лисицин и удивился, и обрадовался, когда снова увидел ее в своем кабинете.
В канцелярии растопили камин и по очереди подходили греть руки.
— Чем это объяснить?
— Я думаю, — сказал молодой человек, — что здесь… Все прислушались.
— …что здесь мы имеем дело с необъяснимым явлением…
— Да, да, тут не без нечистой силы, — сказал старичок.
— Фи, какая отсталость, — сказали барышни в локонах.
Они собирались записаться в комсомол и поддерживали ре-путацию перед молодым человеком в галифе.
— Но ведь явление необычное-с.
— Очень просто, — сказала исходящая барышня, — за две недели вперед и фьюить.
И при этом посмотрела на молодого человека. Молодой че-ловек будто не слышал.
— Конечно, сократить, — сказала исходящая барышня и приэтом подумала: она такая интересная, — и посмотрела на моло-дого человека. Тот опять промолчал.
— Может быть, у нее семья, — сказал Степан, — надо все-та-ки пожалеть.
— Да и человек ли она? — надумал старичок и сам испугал-ся. Хотел перекреститься, еще больше испугался и, глядя на ба-рышень, потер переносицу.
— А я вот что скажу, — начал молодой человек, и все опять прислушались.
— Надо обратиться к самому.
3
Лисицин вышел вместе с Марьей Ивановной.
— Нам с вами по пути.
Она опустила глаза. На волосах легкий иней.
— В летнем пальто, — подумал управдел, — тут промерзнешь так, что поневоле от тебя сквозняком тянуть будет.
И, взяв Марью Ивановну под руку, старался согреть ее. Но вместо того чувствовал, как с каждой минутой холод про-бирается сквозь его шубу и леденит, леденит острой сверля-щей болью.
Весь день он не мог найти себе места. Бродил по ули-цам — и голубое небо напоминало ему фарфоровые глаза но-вой машинистки, покрытые инеем деревья — ее поседевшие от мороза волосы.
Ночью снились опять: белый мех, фарфоровые глаза и ледя-ное рукопожатие.
В десять утра он был в кабинете и с нетерпением ждал. По-чувствовав легкий озноб, он улыбнулся, долго держал ее руку в своей, и по мере того, как ее прикосновение леденило кровь, в душу проникала острая и большая радость.
В общей канцелярии необычайное оживление. Никто не принимался за работу. Барышни вертелись около двери в каби-нете товарища Лисицина и держали градусник.
— Опускается. Опускается, — кричали они и радостно фыркали. Старичок застыл с раскрытым от изумления ртом, а молодой человек спокойно сидел за столом и производил какие-то вычисления, то и дело справляясь по таблице логарифмов.
К концу служебного дня приехал сам. Переговорив с моло-дым человеком, он вошел к управделу.
— Как здесь холодно, — с удивлением воскликнул он.
— Холодно? — Лисицин не замечал холода: наоборот, он чувствовал во всем теле необычайное горение.
— Вы больны. У вас повышенная температура, — разъ-яснил сам и, посмотрев на термометр, сказал:- Мы решили устроить здесь холодильник… Я уже докладывал. Молодой человек протянул бумаги.
— Смета составлена… Понижение за два часа… Громадная экономия.
Сам обратился к Марье Ивановне:
— Поздравляю… Семнадцатый разряд и только на два часа… Если желаете — комната.
Она опустила глаза и ничего не ответила. Лисицин молчал. Он смотрел на самого, на Марью Ивановну, на барышень в ло-конах и ничего не понимал.
— Что же особенного, — говорил сам, — если она, как вы говорите, — он посмотрел на старичка, — снегурочка, то тем более ей место в холодильнике коммунхоза.
Молодой человек провожал самого до двери.
— Так можно надеяться? — шепотом спросил он.
— Конечно, конечно, на место Лисицина.
Барышни в локонах сначала посмотрели на молодого чело-века с восхищением, потом друг на друга с ненавистью, и обе подумали одна про другую: