Покинув грязный тротуар,
Меж звонких конок легким бегом
Спешу на праздничный бульвар,
Блестящий первым, юным снегом.
Вчера, угрюм, как нетопырь,
Я здесь бродил, потупя взгляды.
Был скучен серый монастырь
И туч тоскливые громады.
И там, где, озаряя грязь,
Рой фонарей ей глянец придал,
Стоял, задумчиво склонясь,
Спиной ко мне чугунный идол.
Сегодня блеском жемчугов
В морозно-искристом закате
На льдистом небе облаков
Сияют пурпурные рати.
Крестами радостно горя,
В красе внезапной перемены
Передо мной монастыря
Белеют розовые стены.
А впереди, где яркий газ
Нескромных пар объятья выдал,
Стал, многодумно наклоняясь,
Спиной ко мне чугунный идол.
1905 <1 ноября. Москва>
"Ночь серебряная длится..."
Ночь серебряная длится.
Снег пылится под луной.
Сердцу любо насладиться
Тишиной.
Я по улице морозной
Тенью грёзной прохожу,
Замираю в грусти слезной
И гляжу.
Вижу белые ворота.
Ветви белые клоня,
С кленов иней сыплет кто-то
На меня.
Сыплет белые сережки.
Вижу: лунных взоров грусть
Отражается в окошке.
Пусть.
Я влюбленный, утомленный,
Близость гибели забыв,
Созерцаю умиленно,
И счастлив.
Пусть! Что будет, совершится,
Что придет, предрешено.
Ночь серебряная длится.
Всё равно.
1908
<Н. Г. Машковцеву>
Серебристые, резные
Снег-узоры на стекле.
То пушистые, сквозные
Чайки перья вырезные
Распластали в белой мгле.
Как воздушны эти крылья
На сияющем окне!
Но недвижны их усилья:
Истомясь тоской бессилья,
Стынут чайки в белом сне.
Будто звездные осколки
Мерзнут в искрах голубых.
Уж не чайки это: елки –
Ткут морозные иголки,
Ткут узор ветвей седых.
Меркнет. В сумеречной ласке
На лазоревом стекле,
Сквозь узоры белой сказки,
Как глаза в прорезах маски,
Звезды светятся во мгле.
1911 <28 декабря. Нижний Новгород>
Твои виски полузакрыты
Рядами черных завитков,
Озарены твои ланиты
Блестящим жемчугом зубов.
Тонка, легка, как стебель гибкий,
Как острый блещущий стилет,
Застыла ты, сверкнув улыбкой,
При щёлке мерных кастаньет.
И вот, внимая струнам знойным,
Заслыша бубна гулкий стук,
Ты в танце пламенном и стройном
Обходишь яркий полукруг.
То, простирая вдаль объятья,
Улыбкой сдерживая страсть,
Ты, разбросав гирляндой платья,
Зовешь к ногам твоим припасть.
То, утомясь, ты замираешь,
Вскрывая веер у плеча,
То снова бурею взлетаешь,
Пурпурный шелк одежд влача.
Вот с блеском взора легче лани
Припала на колено ты,
Приемля гул рукоплесканий,
Восторги, клики и цветы.
1906 <16 августа. Москва>
"Знакомый ресторанный гул..."
Знакомый ресторанный гул,
Гирлянды ламп и скрипок говор.
Лакей, сгибаясь, ставит стул,
Промчался в кухню белый повар.
Гляжу, как прыгают смычки
В руках малиновых испанцев,
Как ярких люстр огни-крючки
Дрожат под хохот модных танцев.
Растрёпан, галстук на боку,
Смеёшься ты, мой друг влюблённый.
Вот золотого коньяку
Сжёг горло мне металл топлёный.
Под вальс припомнились на миг
Реки далёкие извивы,
Вечерний лес, орлиный крик,
К ручью склонившиеся ивы.
Зачем ко мне вернулись вспять
И манят плакать детства зори?
Зачем в слезах гляжусь опять
В его лазоревое море?
Ах, если б вновь! Очнулся я,
Рукой дрожащей мну фуражку,
Уж кофе медная струя
Бежит в фарфоровую чашку.
Пора! Ещё на миг ожив,
Стою один в тоске бесплодной
И скоро, смутно-молчалив,
Лечу в санях, как труп холодный.
1907<13 октября. Москва>
Не смог я жизнью овладеть
И счастье сжег в разгуле диком,
Вот почему, не в силах петь,
Зову любовь звериным криком.
Зову и недвижим сижу,
Вертепа хмурый завсегдатай.
Глазами мутными гляжу
На мир мой вещий и заклятый.
Всё те же винные пары.
И полусознанным обманом
Они до утренней поры
Дают зажить болящим ранам.
Уйду ль, вернусь ли, всё равно,
На синем небе блещет Веста,
Но сердцу ты чужда давно,
Моя любовь, моя невеста.
1907 <19 октября. Москва>