Морозные узоры: Стихотворения и письма

МОЯ ДУША

Ю. П. Анисимову Напрасно ждет любви душа моя слепая: Темно и холодно в надменном далеке. Одна бредет она пустыней, чуть ступая, С венком в руке. Душа-страдалица, несчастная богиня, В суровой красоте изодранных одежд, Пусть мрак туманит взор, пусть холодна пустыня: Ты не утратила надежд. Ты увенчать весь мир венком своим готова, Предчувствуя вдали любви последний миг, И, кажется, вот-вот зажжется счастьем снова Усталый лик. Ах, для обманутых блаженный путь неведом! Ослепшая от слез, ты ищешь светлый след, А жизнь ведет тебя глухим и темным следом. Где ж свет? И мощная любовь, как дева грозовая, Проносится, блеснув на дальнем маяке, – Над бедною душой, что никнет, изнывая, С венком в руке. <1911> 13 ноября. Москва

"Справа лес, седой и дикий..."

Справа лес, седой и дикий, Тонет в вечере огнистом. Слева месяц полноликий Поднялся на небе чистом. На закате золотистом Мчится ветер с легким свистом, Он к реке летит великой. Под дыханием струистым Потемнев, сугробы стынут. Ночь в сиянии лучистом. Синий месяц опрокинут. Скоро ль дни разлуки минут? Всё тоскую я, покинут, По кудрям твоим душистым. <1911> 22 декабря, Нижний

Из книги «КОСЫЕ ЛУЧИ»

ЛЮБОВЬ

Благоговейно любимой тени А. А. Фета

I

Близкой души предо мною ясны все изгибы.

Видишь, как были – и видишь, как быть бы могли бы.

А. Фет

В степи под Курском ветер прихотливый На легких крыльях мчится вдоль межи, Волнуя золотые переливы Пшеницы, проса и шумящей ржи. В садах темнеют вишни, рдеют сливы. Ныряя, с визгом падают стрижи. В ложбинах свищут косы, и далече Разносится медовый запах гречи. Господский дом на берегу реки. Столетние дубы в аллеях парка. К реке ползут, пестрея, цветники Душистых роз. Ветвей живая арка Сплелась внизу, где плачут кулики И вьются с криком цапли. Здесь не жарко. Здесь дремлет воздух, цветом липы пьян, Щебечут птицы и поет фонтан. Дневной рубин давно блеснул алмазом, И, задымясь, исчезла тень кустов. Хозяин на балконе. Нынче разом Он перевел четыреста стихов; С одышкой, щурясь воспаленным глазом, Сложил словарь, собрал тетрадь листов И, утомясь от пристальных занятий, Встал в парусиновом своем халате. Гримасой морща ястребиный нос И бороду белеющую гладя, В большой бинокль он смотрит на покос, Бормочет про себя и слышит, глядя, И сена дух, и сладкий запах роз. Но вот несут тарелки Петр и Надя, И на конце накрытого стола Уже хозяйка место заняла. Старик обломком был времен суровых, Той невозвратно схлынувшей волны Понятий здравых и людей здоровых, Что, воспитавшись в нравах старины, Обычаев не жаловали новых. Среди глубокой сельской тишины, Поклонник верный музы и природы, Он думал, жил и чувствовал – вне моды. На старости спокоен и богат, Ловил он дни, не веря в остальное, И созерцал бездумно свой закат. Но, жизнь ведя в задумчивом покое, Он праздности невольной не был рад. Найдя себе занятие живое, Землевладелец, камергер Двора Не покидал ни книги, ни пера. И вновь склонился он над Марциалом. Меж тем багряный опустился круг. «Клубятся тучи, млея в блеске алом». Гул табуна вдали пронесся вдруг. Восходит ночь с росистым покрывалом. Но девственные пальцы белых рук Всё по бумаге бегают проворно И при свечах огромен профиль черный. Померкнул парк. Последний отблеск дня Озолотил закат стеклом горючим, И призраки вечернего огня Плывут, темнея, по багряным тучам. Спокойно всё. Один фонтан, звеня, Тревожит ночь лобзанием певучим, Да под навесом стихнувших ветвей Еще последний щелкнул соловей.