Она пожала она плечами:
— Я не самый славный житель мужского крыла, подишто заметил? Из бабьего крыла у меня подруг нет, а большинство мужиков сочли оскорблением, что меня поселили рядом. Я живу, надеясь лишь на то, что мой срок истечет раньше, чем маза милой избы.
— Лиш, а ты зачем мне помогаешь? — спросил он, работая над повязкой. — Даже если считаешь меня кем-то из благородных, здесь от этого никакой пользы.
— Так выйдем — ты мне поможешь, — бесшабашно улыбнулась она, тепло глянув на Рэя своими белыми глазами. — А ну как устроишь в какой приличный дом кухаркой или постирухой, а то и с малышней возиться. Я ж так-то баба работящая! Давно решила, что больше не буду заниматься воровством, не вышло из меня лиходейки.
— Выйдем, ага. Мне тут еще шесть лет горбатиться.
— Да ты не хандри, соколий. Сожалеть — пустое, — философски заметила она, потрепав героя по обритой голове.
— Не понимаю, как ты тут справляешься.
— Живу пока живется. И ты приживешься. Авось, мне здесь-то даже и лучше. Жду, когда мой срок истечет, а возвращаться всё едино некуда. Семьи у меня нет, дома тоже. Разве только в дикий Северный край податься. Мать у меня северянка, — сказала Лиша, показав пальцем на свои белые глаза, — видимо, узнаваемую черту северного народа. — Вслед за отцом она приехала в Воложбу, где я и родилась. Но они оба умерли от болезни, а сводный брат выгнал из избы еще девчонкой.
Рэй выдохнул:
— Вот и дался я тебе? О себе бы подумала.
— Ай, ну не перетягивай так сильно! — стукнула она по руке, но затем с удивлением отметила, что повязка на палец наложена просто идеально. — Утомил ты. Понравился может? — бросила она, и поднялась. — Пошли работать!
Каторжане трудились, пока темнота вновь не опустилась на окрестности. После дня на лесоповале Рэй не чувствовал рук.
— Уже содрал мозоли? — Лиша протянула напарнику пучок засушенных листьев. — Прожуй, а потом приложи к ссадинам — быстро заживет.
Рэй с тоской поглядел на травы в руке, а следом на окружение. На деле барак оказался вовсе не таким грязным, как привиделось вчера. Бедным до страха — да, но не грязным. Все койко-места были заправлены стираным бельем, лишних вещей по углам не валялось, сами арестанты были на удивление чистоплотны. Кроме гузаков, конечно, которым разрешалось мыться только обмылкой — остывшей водой, использованной другими заключенными. Виднелась ежовая рукавица арестантского режима, которая не допускала беспорядка. Вот только…
— Оп, пасюк! Пасюк бежит! — закричал один из зэков, предупреждая об опасности голубоглазого паренька, которому уже досталось за сегодня.
По полу и правда мелькнула быстрая, серая тень, что вмиг оказалась у того под ногами; новичок ахнул, испуганно заскочил на нары. Мужики рассмеялись. По полу пробежал вовсе не лесной монстр, пасюками тут звали крыс. Грызун мелькнул под нарами парня и скрылся в стене. Пасюков не то чтобы любили, но и не обижали, ведь барак был домом и кандальнику, и грызуну.
Тут в мужское крыло вошел пышногрудый мужик с толстыми усами, из которых торчал шпилем нос. Милой по кличке Нос, один из тех, что приобщил Рэя к поруке. Он по-хозяйски обвел взглядом притихших заключенных, деловито прошагал по комнате до спального места Лиши, взял ее под запястье и повел за собой. Та что-то ответила, подавшись назад, однако длинноносый свел брови и, сыграв мышцами, только сильнее дернул за руку.
Рэй поднялся и окликнул бородача, лишь запоздавши соотнеся свой статус со статусом сударя Носа. А как было смолчать?
И Нос остановился. Кажется, миг даже подивился этакой дурости кандальника. Они встретились глазами, и, ох, лучше бы Рэй молчал. Столь тяжелым, колючим был взгляд этого человека. Нос не просто смотрел, он испытывал на прочность саму душу. Хотелось просить прощения, бежать. Не просто так Нос входил верхнюю касту. Он медленно надвигался, видимо, прикидывая, в каком порядке будет ломать кости зарвавшемуся новичку. Рэй вызывающе смотрел в ответ, понимая, что еще секунда, миг и сама его душа надломится в этом молчаливом противостоянии. Не чувствуя ног, он всё же набрался смелости указать, что сударыня вовсе не хочет идти с сударем Носом!
Но сударыня в защите не нуждалась. Лиша вырвалась из хватки и изо всех сил толкнула в грудь. Да только вовсе не Носа, а Рэя.
— Сказала тебе, отвали! Пёс! — рявкнула она, после чего положила руку на грудь носатого и произнесла ласково: — Слабый он на голову, ты не сердись. Сам же просил его устроить, я с ним возилась, он и навоображал.
— Ох, сердобольная ты моя! — ухмыльнулся Нос, да и увел ставшую сговорчивой Лишку за собой, более не взглянув на пса.