На земле лежал человек в костюме защитного цвета — один из загонщиков. Этот с силой прижимал руку к груди, по которой будто разлили полведра бордовой краски. Издающий щадящие писки манок был крепко зажат в зубах.
— …Да, живой, живой, — ответил охотник, жмурясь от боли. — Только рука вот. Ох, здоровая же гадина! Больше медведя, но прыткий не по весу, айх, дрянь! — прохрипел он, когда Рэй отогнул его руку: зияющие полосы сверкнули в разодранной на бицепсе одежде, кровь стекала ровным каскадом.
— Давай бинты — помогу.
Суровый загонщик отмахнулся:
— Сам перевяжусь! Беги лучше к остальным. Там, — размыто указал он, — мужики с собаками за ним по следу идут, старик говорит, уж подстрелил его, вот-вот нагонят!
Рэй сорвался с места, но раненый успел окликнуть:
— Эй, самострел бери! Да сумку тоже. Я не унесу. Давай-давай!
Рэй поднял снаряжение: разряженный арбалет и заплечный вещмешок. Уложил снаряд на ложе и продолжил погоню. Поначалу он слышал чьи-то твердые шаги впереди и, кажется, бряцанье чешуек брони Ярослава, но недолго. Собачий лай доносился то с одной стороны, то с другой. Где-то далеко прокатился мужицкий крик, но скачущее по лесу эхо не позволило определить направление — Рэй поднажал, однако спустя время так никого и не встретил.
Остановился. «Тук, тук, тук, тук», — энергично отбивало сердце. Он закрыл глаза, весь обратился в слух, ощутив шуршание каждой капельки. Дождливый лес был покоен. Оставалось лишь гадать, куда умчалась охота. Хорошо побегали.
Минуло несколько часов.
Дождь по временам слабел, но издыхающая морось не прервалась ни на секунду. Хвоя, сырость и трава — ароматы леса вились вокруг. И за всё время герой больше не слышал ни собак, ни охотничьего свистка. Со всех сторон виделся и север, и юг. Внезапно вовсе не зверь, скрывшийся в пучине лесов, оказался проблемой, тревожный факт был налицо: искатель заблудился.
Чаща начала полниться сумерками. Сначала потерялись далекие деревья, потом те, что стояли поблизости; всё смешивалось в серо-голубую массу, небо переменилось с бусого на дымно-серый.
Голод и холод одолели охотничий инстинкт. Рэй давно разрядил оружие. Обессиленный, мокрый насквозь, он брел вперед, уже не особо приглядываясь к окружению. Охотничий самострел тяжелел с каждым часом, однако бросать чужую вещь, да и единственное оружие, было нельзя. В диком лесу не попалось ни одного места, где можно было б укрыться от непогоды. Припомнились шишкуны, неши и буки — пока невиданные существа, но встречаться с ними вовсе не хотелось.
«Кап. Кап. Кап», — непрестанно били по голове крупные, холодные капли. Вода стекала по волосам на лицо, катилась по щекам, выискивая путь сквозь щетину. Войлочные туфли сочно чавкали, держа на ступнях неприятный холод. Сам не заметив, он начал спускаться по склону. В сумраке носок ударился о что-то, и заключенный, едва удержавшись на измотанных ногах, съехал по траве с крутого холма.
И тут, позади, сокрытый высоким вереском, возник черный треугольник. Под холмом лежала пещера. Хоть та и могла быть обитаема, Рэй оценил свои шансы, понимая, что не вправе уйти в надвигающуюся ночь, отказавшись от первого за много часов укрытия. Была не была! Он взвел самострел, раздвинул черно-фиолетовые стебли и, пригнувшись, бесстрашно шагнул внутрь.
Даже обвыкшиеся с сумерками глаза остались слепы в низком тоннеле. Проверив содержимое охотничьей сумки, он вынул обрезки бересты и пузырек масла. Но вот единственной тканью, пригодной для сооружения пакли, оказалась одежда. Герой рассудил, что арестантская рубаха, которая длиной до середины бедра, поможет лучше сохранить тепло, чем штаны. Да и рубаху жалко было: толстая, почти новая — подгон от милой избы, а штаны так и так рваньё. И последние, без сожалений, были отправлены на обмотку подхваченной коряги.
Факел дрожал, норовя погаснуть от сырости. Тоннель, уходящий под холм, вскоре разрешался гротом с низким потолком. В нос ударило тухлым. С земли пялилась рогатая, измазанная кровью голова оленя с пустыми глазницами. Нашлись кости и других зверей, кучка перепачканных перьев. На полу пушинки меха. Вывод напрашивался сам собой: «Я прямо в норе нашего лесного зверя». Впрочем, нора вовсе не походила на обиталище волшебного духа. Неужто, прав был Ярослав? Но лучшего места, чтобы воплотить идею, навеянную дурными сновидениями, не могло представиться.