— Ну и? — разведя руки, Амадей по-хозяйски обратился сразу ко всей толпе, затем подошел к спорному столу и прищелкнул пальцами: — Кости! Ах, сколько же костей переломало в ходе этой игры, — скаламбурил он, но шутка почему-то не вызвала смеха. — Эх, лапотники.
Сольвейг, тут же приметив путь отступления, подбежала к господину и выложила всё, что произошло, да без стеснения давя на жалость. Амадей, кажется, даже не слушал, попросту уцепившись взглядом в ее притягательные, карие глаза.
— Ах, милая… да, я тебя понял. — Эй, Гомза! — обратился он к усатому, — умей проигрывать. Ладно голытьбу поколачиваешь за всякий грош, но красавице-то мог бы уступить!
Гомза дернул плечом, стряхнув с себя тех, кто еще пытался его удержать, и, раздувая ноздри, вперился взглядом в явившегося молодца. Несмотря на очевидную разницу в силе, что-то потаенное сдерживало норов скотовода.
— Ладно, давайте так. Сколько у вас тут было? — Амадей вынул бархатный кошелек. — По четвераста?! Да уж, барыши. А всё говорят, что холоп у нас впроголодь живет! На, держи, значит, алтынчик, который ты поставил, еще алтынчик, который не выиграл, и соглашайся на ничью.
Гомза опустил тупой, будто близорукий, взгляд на два блестящих кругляша, оказавшиеся на безразмерной ладони — отказываться от таких денег, ох, как не хотелось.
— А мы-то… мы не на купило играли! — сказал он, сдавив, однако, монеты в кулаке и сунув в карман. Затем перевел взгляд на рыжую, что пряталась за плечом господина. — Не на купило, да! Шо зенками сверкаешь? Проиграла!
— До чего низкие нравы, — развел руками шатен. Он обернулся через плечо, столкнувшись с чуть ни плачущим взглядом рыжеволосой чаровницы.
«Ох и актриса», — заметил этот взгляд и Рэй. А очарованный шатен тем временем сделал так: вгляделся в глаза усатому и негромко повторил:
— Я сказал, тут ничья. Теперь уходи.
И случилось невероятное. Для Рэя «теперь уходи» прозвучало глупо, даже по-детски, а вот Гомза весь замер, зажмурился, сильно-сильно поморгал, пошатнулся, чего, кажется, никто не заметил. Затем, будто очнувшись, треснул кулаком по столу, пугано огляделся на других гостей, треснул по столу еще раз, сплюнул Сольвейг под ноги и, растолкав пару человек, выбежал из корчмы.
— Охальник, — поцокал Амадей, потирая будто бы уставшие глаза. — Но! — с лучистой улыбкой обернулся он к Сольвейг. — Всё-таки неожиданные встречи, они самые приятные.
Он откинул полы расстегнутого купеческого кафтана, отставил ногу назад и, склонившись, взял Сольвейг за руку, поцеловав самые кончики пальцев. Поведение господина начисто выбивалось из принятых в этой корчме обычаев, однако даже легкие оскорбления, которыми он одарил присутствующих, не позволили кому-либо выразить недовольство.
— Эх, а ведь я только за травяным пивом хотел зайти. Видимо, не сегодня. Идем, милая! — зачем-то всё еще держа за руку, он повел девушку из корчмы. — О, забыл, как тебя, Рэй? Ты тоже, пойдем скорее! В этой славной деревушке есть более достойный двор, я вас провожу.
Прежде чем уйти, Рэй сбегал до стола, сгреб оставшиеся на нём монеты, которые теперь считались непроигранными, и лишь потом поспешил за парой. Селяне проводили троицу неприветливыми взглядами.
Скула, на которую пришелся удар скотовода, запоздало заныла тупой болью. С выходом на тихую, тёмную улицу, стало понятно, что и в голове неслабо шумит. Луна была нарастающей и живописной. Трое прошли по улицам селения и оказались возле большого подворья, на котором за резной калиткой располагались конюшни, хозяйские постройки и просторный двухэтажный терем с кружевными окнами.
— …Так вы вместе? — спросил Амадей по пути. — Прости мои фамильярности, друг. Увидел девушку в беде и не смог пройти мимо! У тебя очень интересная спутница, — сказал он, неотрывно глядя на Сольвейг.
Та ответила признательной улыбкой:
— Не стоило платить этому сермяге, господин Амадей.
— Пожалуйста, оставь эти важности, я бессословный, просто стараюсь поддерживать внешний вид. Мы с Рэем одного непримечательного звания. Амадей — достаточно. И не переживай насчет денег, считай, что я заплатил ему за вашу приятную компанию на сегодняшний вечер.
— Ты нас очень выручил. Не представляю, как бы я оттуда выбралась, этот бугай такой страшный! — всё еще рисовалась Сольвейг, и это раздражало Рэя.
— Боже, ты такая прелесть, — уже вполне влюбленно говорил Амадей. — Но не бойся! Он к тебе более не посмеет подойти.