Ванда извлекла из ушей серьги и с отчаянной улыбкой протянула священнику.
- Бери, отче Александре! Поповне своей подаришь.
Отец Александр нахмурился.
- Не надо, ясная панна, - сказал он. - Мне они не потребны, а поповне моей - тем паче. Матушку рано Бог прибрал, дочка наша только ходить начинала. А иных деток мы не нажили. Не было для меня большего счастья, чем глядеть в валошкавые глазки Иванки моей, слышать, як она смеётся, як зовёт меня тятей да спрашивает обо всём на свете. Для неё жил, и мыслил, што счастье ей устрою. Да, видно, за гордыню покарал меня Господь. Сговорил я её за славного парубка, а она, зорька моя ясная, иного на сердце держала. А в тот час меня гордыня окаянная обуяла - пойдёшь, сказал, за кого велю, и Святое Писание и закон людской велит детям батьков своих слушать! Вот и добился, што дочка родная чёрту водяному досталась! Под самый Великдень утопилась.
Ванда прерывисто вздохнула и украдкой промакнула глаза шёлковой хусткой.
- Нет в том её вины, - продолжал отец Александр. - Я в упрямстве своём довёл Иванку до самогубства, мне перед Господом и ответ держать. И ваш грех, деточки, если вы согрешили непослушанием против воли батьков, я на себя возьму.
* * *
Вчерашний день, когда они ехали от Калинковичского фольварка, виделся Ванде самым счастливым днём за все семнадцать годов её жизни. Нынче утром, пробудившись со сладким стоном, она поняла, что такое настоящее счастье.
Минувшие часы она помнила плохо. В памяти осталась непривычная тяжесть венца на голове, липкий жар оплывающей в руке тонкой свечки, слова венчальной службы, смысл которых она плохо разумела, бешено колотящееся сердце и неожиданно близко оказавшееся лицо Микалая. От прикосновения его губ она содрогнулась, словно он вдохнул в неё новую жизнь. Но ведь так оно и было - не стало панны Ванды Бельской, появилась пани Ванда Немирович, законная жена Микалая Немировича!..
Обвенчав беглецов, отец Александр невыразительным голосом, будто речь шла о чём-то обыденном и само собой разумеющемся, предложил им переночевать в его хате.
- Живу я с давних пор один-одинёшенек, детушки, - словно оправдываясь, говорил он. - Работница из тутошних селянок ко мне приходит, штобы убрать, да сготовить, да постирать, а ночует у себя. Оно и к лучшему. Если баба живёт у вдового попа - тут один соблазн для мирян. Да хоть и привык я к такому иноческому житию, а иной раз так одолевает тоска, што впору в петлю лезть, прости Господи. Оттого я всяких проезжих привечаю да у себя дозволяю ночевать. Гроши я за то не беру - грех: я ведь священнослужитель, а не корчмарь! Ночуйте, детушки, а заутра в путь тронетесь.
...По правде сказать, Ванда побаивалась того, что ждало её. Боль её не страшила - пугало её то, что она будет полностью открыта другому человеку, как не открывалась прежде никому. Но ласки Микалая - её Микалая! - смыли все страхи и сомнения, как весеннее половодье смывает всякий сор. Она поняла, что это значит - принадлежать другому человеку и завладевать им, она пила любовь и не могла напиться.
«А со Сбыславом Чарнецким было бы так же?» - ворохнулась на краешке сознания предательская мысль. Появилась и тут же спряталась, точно мышь, на которую топнули ногой. Сбыслав Чарнецкий... да кто он такой? Ну, Сбыслав Чарнецкий. И всё. А Микалай... он один!
- С добрым утром, пани Немирович! - услышала она голос, слаще которого не было на свете.
Она обернулась. Микалай смотрел на неё и улыбался. В это время Ванда заметила то, на что не обратила внимания вчера («ещё бы ты на это обращала внимание!», сказала она себе и чуть покраснела). Левая ключица Микалая была перебита, и вниз по груди спускалась ниточка шрама
- А это што? - спросила она, трогая место давнего ранения - так осторожно, будто там и посейчас была рубленая рана, из которой торчал обломок кости.
- А это, прелесть моя, ещё в Вильне я с одним жамойтом повздорил, - почему-то неохотно ответил Микалай.
- А из-за чего?
- Не помню уже!
На самом деле, Микалай отлично помнил, из-за чего, точнее, из-за кого они повздорили с белобрысым Зигмунтасом, с которым прежде были не разлей вода... но пани Немирович об этом знать не следует.
- Думаю, не надо нам здесь задерживаться. И стеснять добрейшего отца Александра мне бы не хотелось, да и...
Микалай снова себя оборвал. Он подумал, что его менее удачливый соперник вряд ли смирился с тем, что у него увели невесту из-под носа. И чем быстрее и дальше они окажутся от здешних мест - тем лучше. Однако не следует давать любимой даже малейший повод заподозрить его в нехватке доблести.
Микалай не ошибался. Едва они успели одеться, как в дверь постучали, и в покоец вошел нахмуренный священник.