— Как цыплята, — сказала Сазоновна.
Анисимыч задрал голову, поглядел, вздохнул. Показал за реку, на простор Малиновских лугов:
— Видишь парок?
— Вижу белое.
— Туман, — сказал возница, — не вредный, парной. Лето, чай!
Телега скрипела одним колесом, и, словно бы в ответ, в лугах заскрипел торопливо, в перегонки, коростель.
— Вода в реке небось теплая, — сказал Анисимыч.
— Как молоко парное, — согласился возница.
Был он стар, потому и говорлив.
— А я вот годов, никак… — Анисимыч поймал себя на слове и замолчал.
— Чего говоришь-то? — не понял возница.
— Не купался, говорю, давно. Все забота да работа.
— Сними портки да поди искупайся. Река-то вон она.
— А и верно! — засмеялся Анисимыч. — Вон она, голубушка… Ты и впрямь остановил бы. Пойду скупнусь. Когда еще время выпадет?
— А я? — спросила Катя.
Поглядел на нее. И правда — не Сазоновна, а Катя. Волосы в две косицы заплела. Молодая совсем чего-то. Рада, что теперь угол свой будет.
— Да и ты ступай, — милостиво разрешил старичок. — Небось никто не подглядит. Ночь скоро. А мне, по годам моим, без надобности зырки пялить.
Раздевались, отгородясь ивовым кустом.
— Песок-то мокрый, рекой пахнет! — сказал Анисимыч, звонко шлепая комаров. И тотчас опять воскликнул радостно: — Тепло!
Медленно зашел в воду, присел, поплыл.
— Чего копаешься так долго?
Она засмеялась у него за спиной. Обернулся.
— На середке! Да как же ты, это самое?
— Нырнула!
Он погнался за ней, а она убегать не стала.
— И чего это я тебя все Сазоновной зову? — покаялся Анисимыч. — Катя. Катерина. Нравится?
— А мне по-всякому нравится, лишь бы ты мне говорил.
— Иву чуешь? Листом так и благоухает.
— Поплыли к берегу, — попросила, — стыдно все-таки. Старик ждет.
Поплыли. Медленно, чуть разводя руками. И река тоже лилась ровно, бесшумно, но сильно.
— Вон как снесло-то! — удивилась и ужаснулась Катерина. — Как же это я теперь?
— Принесу!
Выхваляясь перед женой силой, Анисимыч на саженках пошел навстречь течению и хоть и запыхался с непривычки, но одолел. Силенка, слава богу, была.
Приехали в казарму поздно. Помочь разгрузить вещи вышли соседи, молодые парни Матвей Петров да Ефрем Скворцов. Они и работали на одной с Анисимычем фабрике, в одной смене.
— Чуркина не повстречали? — спросил резвый на язык Ефрем.
— Какого Чуркина? — удивилась Катя.
— Разбойника.
— Разбойника?! А он что же, тутошний?
— Наш! — гордо сообщил Ефрем. — Гусляцкий. О нем теперь в газетах пишут.
— Ага! — поддакнул Матвей. — Мы аж в библиотеку, хотя и неграмотные, ходим. Там один читает про него, в газетах.
Сердце у Анисимыча дрогнуло.
«Надо сходить в библиотеку, — подумал, — поглядеть, каков народ».
На следующий день, не откладывая задуманного, Петр Анисимович пошел записываться в библиотеку. Читателей набралось человека три-четыре, зато слушателей человек с тридцать.
Сам он взял «Вестник Европы», сел подальше и не столько читал, сколько поглядывал. Скоро пришел молодой конторщик, чтец, спросил газету «Московский листок» и стал читать собравшимся новую порцию из бесконечного романа о разбойнике Чуркине, стряпню редактора «Листка» господина Пастухова.
Глава была не так уж и плоха, и Моисеенко, отложив свое чтение, стал слушать, вглядываясь в лица рабочих.
— «Однажды пристав первого стана господин Протопопов, — читал конторщик, — благодушествуя за чайком, сидел в своей квартире, размышляя, куда бы отправиться поиграть в пеструшки, как вдруг к нему входит рассыльный и докладывает:
— Ваше благородие, мужичок из деревни Дубравы вас спрашивает.
— Что ему нужно?
— Не могу знать. Тайна какая-то есть до вас.
— Пусть войдет.
Немудрый, взъерошенный, одетый в зипун мужичонко ввалился в кабинет пристава, отвесил ему поклон и остановился у двери, выжидая вопроса.
— Что скажешь, любезный? — спросил его Николай Алексеевич.
— К вашей милости с докладом пришел.
— О чем такое?
— Чуркин в нашей деревне появился.
— Врешь ты!
— Провалиться на сем месте, правду говорю! Я с ним вчера вместе был.
— Где, у кого?
— У моего соседа, Василия Федорова Тонкого — он ему сродни доводится, — вот об этом и доложить вам пришел.