— Переночевать можно?
— За пять копеек можно. Паспорт есть?
— Да я из Бунькова! Будь другом, чайком попотчуй.
Сел за стол. В трактире никого.
Только буфетчик принес чаю, скрип снега на дворе, голоса. Вошли двое, один с фонарем.
— Кто сейчас пришел? — спросили у буфетчика.
Буфетчик указал на Моисеенко, а тот, как бы очнувшись от дремы, не торопясь подошел к рукомойнику, умылся, утерся своим платком. Посморкался громко и опять сел за свой чай.
Эти двое тоже взяли чай и сели за столик.
— Скорей бы уж прихватили где этого бунтовщика! — пробурчал один. — Он-то небось спит и сны видит, а ты бегай, высунувши язык, всю ночь напролет.
— Ты погляди этого-то! — шепнул второй.
— Сам погляди.
Второй не поленился, встал, подсел к Моисеенко.
— Откуда, мил человек? Куда в такую рань?
— Из Бунькова я. На фабрику Коншина в Москву за товаром еду. — Моисеенко долго и сладко зевнул. — Дремлется. Поспешил, а теперь сиди, жди вот…
Субъект отошел, а Моисеенко так вдруг и прошибло потом: вспомнил, что в кармане у него письма в Сибирь.
Задрожали рельсы, загудела чугунка, крикнул приближающийся поезд.
— Не прозевай, — сказал буфетчик Моисеенко.
Тот вскочил, стал расплачиваться. Эти двое тоже быстро поднялись и вышли. Моисеенко за ними следом. Они — на станцию, а он — двумя прыжками за лавочку, другую. А эти двое уже назад бегут, сунулись в трактир и еще скорее назад, на станцию.
И зашагал Петр Анисимыч, за добрую версту обойдя стороною вокзал, в Богородск.
II
Кому-то он был все еще страшен, даже очень. Небось добрая сотня людей, а то и все десять сотен ищут его, ловят. Никогда не знали, слыхом о нем не слыхивали, но теперь ненавидят, да так, что готовы бить и убить даже. Детям, со службы придя, страшное про него рассказывают. Жены этих служак смотрят на мужей с надеждой: а вдруг муж-то и поймает злодея, мужу медаль дадут, повысят в должности. Злодей-то не прост, о нем не только министру — царю доложено.
— Хотят изловить! — вслух сказал Моисеенко и остановился.
Да, все хотят его изловить, не дать ему уйти… Но куда?
Тишина набилась между сосен: ни ветра, ни хруста.
Куда идти-то?
Забрести в глухомань, вырыть землянку и отсидеться, по-медвежьи, до ландышей? Тогда не поймают. Совсем, может, и не запамятуют, а все не так помнить будут.
Вдруг — колокольчик. На санях кто-то шибко катит.
Анисимыч сиганул за кусты.
Переждал, пока проедут. Наст в лесу крепкий. На дорогу выходить не стал, пошел напрямик — сторона знакомая — и угадал, вышел на Клюево.
Постучался к хозяйке, у которой был летом на постое. Хозяйка за стол усадила, а занавесочки-то прикрывает наглухо.
— Кутерьма у нас. Как услыхали, что у Морозова бунт, контора все штрафы тотчас простила, расценки повысила, за тех, кто живет на вольных квартирах, сама платит. — Тут хозяйка пристально поглядела на Петра Анисимовича и добавила шепотом: — Говорят, будто у Морозова кашу-то заварил ты.
— А вам, я гляжу, от этого хуже не стало? Не стошнило, поди, от этого?
— Да нет, это я к слову.
— Ты лучше скажи, можно ли пробраться на фабрику? Повидать кой-кого надо.
Хозяйка так и вспорхнула с легкого венского стульчика.
— Да разве можно тебе? Да тебя в дверях схватят! Боже тебя избавь!
Напился чаю, поблагодарил за приют и пошел на большак, в Москву. До Москвы сорок верст. Сначала один шел, потом мужичка нагнал. Был мужичок отставным солдатиком, в сторожах в Богородске у Морозовых служил, да вот прогнали. Идет в Москву места искать. До Москвы в тот день не дошли. Заночевали в деревеньке. Хозяин бросил странникам пук соломы, а те как легли, так и заснули тотчас.
В Москве Моисеенко направился к Покровским воротам, где водовозом у родного дяди служил брат Луки — Петр Иванович. Только подошел к Покровскому бассейну, а водовоз вот он, вместе со своей бочкой.
Поздоровались: Петра Иваныча Петр Анисимыч еще в Петербурге встречал. Поговорили о погоде, о Луке: у него, мол, все в порядке, бунт Ликино не затронул. А то, что у Морозова на Никольской мануфактуре бунт, в Москве уже знали. Моисеенко и спросил напрямик, не укажет ли Петр Иванович человека, через которого можно познакомиться с интеллигенцией, которая за народ. Петр Иванович руками развел.
— Эх, вы! — рассердился Моисеенко. — Живете в Москве, а связей не имеете.
На том и расстались.
В адресном столе разыскал сестру Матрену. Она жила у строгих хозяев, потому пошли с нею в трактир, чаю попили. О своем житье Петр Анисимович помалкивал, все больше слушал. Спросил адрес бабушки, обещал зайти. От Матрены направился к Девичьему полю, здесь на фабрике Гюбнера работал двоюродный брат. На фабрику Моисеенко не пустили — посторонний человек. Делать нечего, кинулся к университету, авось попадется хороший студент.