— А «морпех» писал, что мы город только к сентябрю освободим, — задумчиво протянул Вождь. — Получается, сам написал, и сам же придумал план, как все можно в нашу пользу изменить. Интересно… Твою ж мать, как не вовремя он погиб! Наверное, совсем товарища Сталина не уважает. Не смотри так, Лаврентий, это я шучу. Все, свободен, работай…
Дождавшись, пока народный комиссар покинет кабинет, Иосиф Виссарионович выложил на рабочий стол пухлую папку с перепечатанными на пишущей машинке «воспоминаниями о будущем» старлея Алексеева. Нашел нужный лист, озаглавленный «весенне-летняя кампания Вермахта. Операция «Цитадель». Курский выступ». Разложил и разгладил ладонью испещренную цветными пометками карту, прилагавшуюся к этой части документа. Задумчиво пробормотал, затянувшись ароматным табаком:
— Вы, товарищ «морпех», пишете, что в июле мы фашистам окончательно хребет сломаем? И произойдет это именно тут, в районе Курского выступа? Ну, что ж, поглядим. Вот только к чему нам ждать, пока фашисты первыми начнут? Как там древние говорили, предупрежден — значит, вооружен?..
Глава 4
ОТЕЦ
Новороссийск-Ростов, наши дни
Бывший командир разведбата майор ВДВ Валерий Сергеевич Алексеев проснулся на рассвете. Полежав, бессмысленно пялясь в потолок, несколько минут, убедился, что больше уже не заснет. Тяжело вздохнув, осторожно, чтобы ненароком не разбудить сладко сопящую жену, встал с постели и вышел на балкон, плотно прикрыв за собой дверь. Опершись на перила, с удовольствием вдохнул полной грудью пока еще прохладный ночной воздух. Почти половина пятого, хорошее время — «собачья вахта» уже закончилась, и ночь, признав свое поражение, отступила перед напором зарождающегося дня. Там, в Афгане, майор любил эти первые рассветные часы, означавшие, что моджахеды не решились на ночную атаку и пацаны на постах благополучно пережили еще один день «за речкой». Плохо только, что скоро снова навалится жара, если верить синоптикам, как никогда аномальная.
Не оглядываясь, нащупав на подоконнике пачку сигарет, вытащил одну. Прикурил, чисто автоматически прикрыв огонек зажигалки широкой ладонью. Первая затяжка, как водится, неприятно дернула горло, вторая пошла мягче. В который уже раз задумался, прав ли он был, что так и не рассказал Светке о пропавшем во время маневров сыне? Наверное, прав, поскольку «чуйка» — та самая, что не раз спасала жизнь в Афганистане, — по-прежнему молчит. А коль молчит, значит, Степка жив! Или… ему просто хочется в это верить? Верить слепо, не обращая внимания ни на какие объективные факты; верить, как верят в самую искреннюю молитву? С неделю назад он даже в церковь пошел, едва ли не во второй раз в жизни, надеясь хоть там получить какой-то ответ. Ответа, по крайней мере, прямого, не последовало, но спокойнее стало, а в душе появилась еще большая убежденность, что он не ошибается; что Степан не погиб и не пропал без вести, как оба его деда. Еще и сон после этого странный приснился: улыбающийся сын в черном флотском бушлате и с немецким автоматом в руках стоял на фоне каких-то затянутых дымом руин. Валерий Сергеевич захотел, было, рвануться к нему, обнять, расспросить, что произошло, но тот, внезапно став серьезным, отрицательно мотнул головой:
— Нет, батя, тебе сюда нельзя. Да и не сможешь ты пройти, это не твоя война. Вернусь, все объясню, а пока — жди. Ты правильно сделал, что мамке ничего не сказал. И что в Храм сходил, тоже правильно. Кстати, теперь я понимаю, почему ты про Афган не любил рассказывать. Ну, все, бывай, скоро увидимся…
Интересно, отчего сейчас на душе… нет, не тревожно, просто ощущение, что сегодня что-то должно произойти. Не плохое, скорее, важное. И словно бы как-то связанное с тем самым сном.
Раздраженно дернув щекой, бывший десантник затушил окурок в пепельнице и бесшумно прошел на кухню. Не включая света — уже почти совсем рассвело, — вытащил из холодильника бутылку водки, налил полстакана, и выпил махом, словно простую воду. Лежащий на столе смартфон помаргивал сигналом принятого сообщения. Сообщение оказалось от старого товарища, старшего прапорщика Пчелина, вместе с которым они оттрубили в Афганистане два срока. Затем сапер подорвался на душманской ловушке, и с изуродованной кистью улетел транспортным бортом в Союз, а Валерий задержался третий срок, покинув горную страну буквально перед самым выводом оттуда ограниченного контингента советских войск.