Третий интересный моментик — я, типа, фон Дойчланд. Соль земли германской. Воплощение национальных добродетелей. Образец для подражания. Вернувшийся с того света герой. И, если послушать графа, отнять у меня этот титул — все равно что осквернить память тех достойных людей, которым он был пожалован в прошлом… Что, если я начну вести себя… «неподобающим» образом, скажем так? То есть, никакой партизанщины или предательства — просто буду вести себя недостойно. Алкоголь, дикие выходки… А от наказания меня будет защищать «инвалидность»: ну попробуй попрессуй покалеченного героя войны, которому сам фюрер титул пожаловал. Он же за фатерлянд в голову осколок поймал, какие к нему претензии могут быть? А вот то, что этот «герой» вытворяет, умом-то поймут, но в душу плевочек-то останется. Наверное, если я так «плюну» на память кучи нацистов и в душу миллионам арийцев — это будет даже поценней, чем состав под откос пустить…
Но и тут обратная сторона: недостойное поведение претит мне самому, цена такого демарша — уважение к самому себе. Ну не позволяет мне мое достоинство плевать на могилы, чьи бы они ни были, и все тут…
Стук в дверь — который я не предвидел.
— Войдите!
Дверь отворилась, и на пороге появился худой тщедушный типчик в очках, брюках, жилетке и галстуке, с блокнотиком… и пейсами.
Че, блджад?!! Я действительно это вижу или мне в кофе насыпали ЛСД?!!
— Доброго утра, герр Нойманн! — сказал носитель пейсов… или пейсей?
Я продолжал недоверчиво смотреть на него, отчего озадачился и он сам.
— Простите, я не вовремя?
Наверное, надо что-то сказать, но я не придумал ничего лучшего, чем ляпнуть:
— Скажите, а это у вас вроде как мода такая, у евреев позаимствованная?
— В смысле — у евреев позаимствованная? Вы… не любите евреев?
Блин, что-то тут не то! Как бы выкрутиться?..
— Кто, я? С чего вы взяли? Я просто спросил… Так вы правда еврей?
— Да, Исаак Гоцман, помощник мажордома, к вашим услугам. А почему вы спрашиваете?
— Э-э-э… Да нет, я просто удивился…
— Тому, что я еврей?
— Эм-м-м…Исаак, я прошу прощения, если что-то показалось вам странным… У меня осколок внутри черепа и полная амнезия, понимаете? Я могу нести всякую чушь, задавать странные вопросы, говорить о том, чего не было, и не знать того, что было… Если что-то покажется вам ненормальным с моей стороны — отнеситесь с пониманием, будьте добры, хорошо?
— Без проблем, герр Нойманн. Вы ветеран?
— Судя по моему досье — да. Но этого я тоже не помню. Так что вы хотели?
— Я тут, говоря вашим, военным языком, вроде как интендант. Пришел осведомиться, не требуется ли вам что-либо специфическое в быту, все ли вас устраивает в плане жилищных условий, меню, все такое?
Я почесал затылок.
— Знаете, вроде все устраивает… Скажите, а… тут есть доступ в компьютерную международную сеть?
— Международную? Первый раз слышу. Но если вы про Рейхснетц — то нет, на территории поместья Дома Айзенштайн не работают никакие средства внешней связи. Это как бы военный режимный объект. Связь возможна только из переговорного пункта, я, например, жене только оттуда позвонить могу.
— Ах, ну да, упустил… Исаак, а тут можно где-то разжиться фильмами, скажем?
— Да, без проблем. У вас есть доступ к медиа-серверу внутренней сети, там этого добра вагон и малая тележка.
— Ой… Я не дружу с компьютерами, честно говоря… Да и память потерял… Исаак, а вы не могли бы, скажем, записать для меня на носитель подборку фильмов на определенную тематику?
— Конечно. На какую?
— Что-нибудь про войну. Про морскую пехоту… Только, пожалуйста, что-то близкое к реальности, без чрезмерной киношности.
— Постараюсь. Я поручу это своему напарнику, он любит фильмы. Как он сделает — я принесу. Минут двадцать.
— Заранее спасибо!
Он ушел, а я порадовался своей осторожности: буду разбираться, что к чему, потихоньку и не напрямую. Ляпнуть что-то типа «а вы не могли бы принести мне информацию о холокосте и концлагерях?», вероятно, было бы ошибкой.
В ожидании фильмов я пощелкал пультом, переключая каналы, и понял, что могу угадывать тематику следующего канала, но не слова диктора. Странно.
В новостях я не нашел для себя ничего приятного, только упоминание о том, что в Париже открыли мемориал павшим солдатам вермахта. Добавим сюда тот факт, что Нойманн служил на немецком лайнере «Эльзас» — и становится понятно, что Франция как государство больше не существует. Печально, но я чего-то такого и опасался.