Я едва не ляпнул, что могу, и что евреи, вообще-то, неплохие солдаты, но спохватился. И потом — это «там» им пришлось научиться воевать, чтобы не допустить второго холокоста. А здесь холокоста не было, нация никогда не стояла на грани уничтожения, потому Исаак спокойно себе работает мажордомом на прибыльном, надо думать, месте и в пейсы не дует. И правда, чего ему волноваться? Его считают унтерменшем — а значит, не загребут под ружье и не отправят воевать. Хорошо устроился.
— Ладно, с этим вопросом разобрались. А как ты сама относишься к унтерменшам?
— Майн готт, любишь же ты задавать предельно расплывчатые вопросы… Я просто без понятия, что тебе ответить, кроме как прописной истиной. Мы — высшая ступень эволюции, раса господ. Они — раса слуг. Как-то так… ну или как пример — пастухи и овцы. Мы ведем отару овец на пастбище и с пастбища, охраняем от краснокожих волков — а взамен стрижем, так сказать.
— Я примерно понял. Хочешь стричь шерсть — береги отару. Логично.
Брунгильда задумчиво нахмурилась: мои слова она восприняла как-то специфически.
— На случай, если тебе в руки вдруг попали опусы пары откровенно оторванных от реальности недоумков, которых в твоем положении читать явно не стоило, поясняю: всему есть свой предел, и перегиб намного вреднее недогиба. Построить великую страну без унтерменшей невозможно, потому что если ты депортируешь всех не-арийцев — должен будешь сам и фундамент копать, и кирпичи класть, и все остальное делать. Это такой же бред, как если бы король остался в своем дворце один, потому что выгнал слуг. Есть господа, есть слуги — им друг без друга никак. Мы повелеваем и руководим — они работают. Так выстроен весь Рейх, и почти все, на что может упасть твой взгляд, изобретено арийцами, а сделано руками унтерменшей под руководством арийцев же. — Она наколола на вилку кусок котлеты, придирчиво осмотрела ее и перед тем, как сунуть в рот, заметила: — кстати, приготовлено унтерменшем. И если мне кто-то скажет, что я должна депортировать своего повара — пусть сунет себе в ноздри по карандашу и ударится головой о стол.
Я более-менее удачно изобразил улыбку и заработал челюстями. Господи, куда я попал, где мои вещи… Я обедаю с нацисткой, слушаю всю эту нацистскую чушь — и должен делать вид, что полностью согласен, хотя меня внутри всего коробит…
Но если смотреть в корень — то за этой идеологией скрывается режим, которому до «настоящего» нацизма, того, что с лагерями смерти и газенвагенами, настолько же далеко, как комнатной собачонке до матерого волкодава. Потому как идеология «раса господ и раса рабов» существовала задолго до собственно нацизма. И даже после краха Третьего Рейха в той же «типа свободной» Америке существовал прямой аналог — сегрегация. Вагоны «только для белых», сиденья «только для белых», кафе и магазины «только для белых». Причем даже в шестидесятых-семидесятых годах. То бишь, все то же разделение на «высших» и «низших» — но хотя бы без холокоста и газвагенов, а это очень большая разница.
И даже более того… Существующий здесь режим куда более прогрессивен, чем сегрегация, потому что «там» если ты негр — негром и помрешь, а тут все-таки есть варианты перейти из «унтерменшей» в «арийцы»…
Эх-х, дожился: сижу и придумываю оправдания Рейху. Ладно, если будет куда валить — свалю, а если нет? Российская империя? Я не фанат царизма, особенно такого, но с другой стороны — мало ли как и куда этот царизм продвинулся за прошедшие сто лет? Надо будет выяснить, как обстоят дела в России. О! А еще надо достать где-то политическую карту мира!
После обеда Брунгильда укатила на процедуры, а я вернулся в свою комнату и включил телевизор: у меня еще куча непросмотренных фильмов.
Второй фильм оказался не совсем про войну, а скорее ужастиком: война там была только в прологе, повествующем о том, как русский патруль вначале столкнулся с группой ацтекских интервентов, а затем оказался истреблен несколькими вендиго. Выжил только один солдат, который сумел отбиться от преследователей и, израсходовав все патроны, заманил самого настырного вендиго на тонкий лед. Провалились в воду оба, но выбрался только человек. Однако военный трибунал приговорил его «за трусость и побег с поля боя» к многолетней каторге.
Основной сюжет развернулся несколькими годами позже все в той же Сибири. Главный герой — отставной морской пехотинец с высокотехнологичным протезом вместо левой руки, работающий консультантом по безопасности в компании, арендующей у русских крупный, но удаленный прииск. Срок его контракта подходит к концу, и он улетает на русском самолете, небольшом двухмоторном пассажиро-грузовом транспортнике. Как водится по законам жанра, самолет-доходяга из-за постоянных неполадок не может долететь, и экипаж — русские пилоты, больше похожие на водителей комбайна — принимает решение садиться на запасном, заброшенном аэродроме.