Моим первым порывом было сорвать с себя металлические лейтенантские нашивки, кинуть ему на стол и сказать, что я тоже увольняюсь.
Но я решил, что нам на время нужно спрятать гордость подальше и найти способ выпутаться из этого дерьма.
Вернувшись в гараж, я предложил Уинну: — Пойдем прогуляемся.
Мы вышли из лагеря. Без пулемета идти было легко, но с пистолетом я не расставался.
— Командир роты хочет тебя уволить за неподчинение приказам, — выпалил я.
Уинн переварил новость и сказал:
— Хрень собачья. Я не подчинялся приказам только в случаях, когда они могли беспричинно убить моих людей. Я иду к полковнику.
— Нет. — Слово прозвучало резче, чем я хотел. — Я сам с этим разберусь.
— Сэр, — возмутился он, — такие парни, как он, начинают варить кашу, когда у самих рыльце в пушку. Я иду к полковнику.
— Майк, дело не в тебе, — сказал я, пытаясь надавить на его чувство долга. — Дело во взводе. Ты — связующее звено между ним и морскими пехотинцами. Послушай меня: я все сам улажу. Я знаю, звучит странно, но у меня сейчас больше огневой мощи.
Вернувшись в гараж, я сел и попытался сообразить, что сказать командиру роты.
Когда я вернулся в кабинет командира, он выглядел усталым.
— Сэр, должен вас предупредить, если вы уволите Уинна, большая часть вашей роты восстанет против вас.
Он попросил меня присесть. Надо отдать ему должное, он в этот раз слушал мои объяснения. Я сказал, что увольнение Уинна, несмотря на мои возражения, означает его недоверие к принимаемым мною решениям. Если дело в этом, то ему следует уволить вместе с Уинном меня. Я замолчал, решая, произносить следующую фразу или нет. Он жестом попросил меня продолжать. «Рота сделала свою работу, и ни один человек не погиб. Может, оставим все как есть?»
Уинн сохранил свою работу, а я — свою.
В пятницу днем, в мае, я собрал свой взвод в центре гаража. Всю предыдущую неделю я работал над секретным проектом — отстаивал в дивизии разрешение на посещение старинного города Вавилона.
У нас был шанс вернуться домой с действительно стоящими воспоминаниями. Да и к тому же поездка в Вавилон даст нам возможность отдохнуть от орудийных прицелов.
Информируя морских пехотинцев о предстоящей поездке, я допускал, что кому-то эта поездка может показаться дурацкой и рискованной. Отказаться мог любой. Но Вавилон выбрали все.
Старинный Вавилон был расположен в нескольких километрах за дворцом Саддама Хусейна. Веком раньше город был раскопан немецкими археологами, и все его сокровища были перевезены в Берлин. То, что осталось, должно было дорисовываться воображением. Саддам реконструировал Вавилон не в соответствии с археологическими свидетельствами, а руководствуясь лишь своими фантазиями.
Раз в год режим проводил в Вавилоне торжество, посвященное триумфу Ирака. Сам же Саддам играл в этом действе роль царя Навуходоносора.
Мы остановились у знаменитых ворот Иштар, синей арки, усыпанной выпуклыми рисунками львов, оленей и мифических существ. Я помнил только вехи истории Вавилона — Хаммурапи, висячие сады Семирамиды, смерть Александра Македонского — и почувствовал облегчение, когда к нам подошел престарелый джентльмен. От первого же его предложения я чуть не разразился хохотом. «Называйте меня Измаилом».[5] Престарелый джентльмен был археологом в Вавилоне, пока к власти не пришла партия Баас в 1968 году. Измаил предложил нам свои услуги в качестве гида.
Мы прогулялись мимо Вавилонского льва, взошли на арену, где, по предположениям, умер Александр Македонский. Кольберт, шедший около меня, горделиво заметил, что всего за два года мы побывали в местах самых легендарных Александровых кампаний — Афганистане и Ираке. «Только я почему-то сомневаюсь, — добавил он, — что меня будут помнить как Брэда Великого».
Эспера стоял, опираясь о стену.
— Оглянись. Эта великая империя поднялась и упала. Все поднимается и падает — народы и личности тоже, — сказал он. — Иногда я думаю, что не мы принимаем решения. Все решено за нас.
Кольберт его перебил:
— Опять твоя теория насчет лотереи?
Эспера проигнорировал колкое замечание и, повернувшись ко мне, продолжал:
— На секунду подумай про лотерею. Ты покупаешь билеты, включаешь ночью телик и смотришь, как какой-то придурок произносит вслух номера, написанные на мячах для пинг-понга. Никакого случая здесь нет, — Эспера рассказывал так, как будто испытал все на собственной шкуре. И закончил: — Если вычислить вес шаров, учесть температуру, влажность в помещении и тысячи других переменных, то наверняка можно узнать, какие номера выпадут. — Он удовлетворенно посмотрел по сторонам. — То же самое и здесь. Вавилон пал. Ирак пал. Когда-нибудь и США падут. Так предначертано. На пуле, ранившей Паппи, было его имя. Мы просто не смогли вовремя посчитать переменные, чтобы уберечь его. И я не знаю, хуже мне или лучше от осознания этого.