Каждый раз она спрашивает меня, что про неё знают другие люди в универе, – мне же интересно только то, что знает обо мне она. Она считает себя очень красивой, а я, хоть и называю её "красавицей", до сих пор не могу запомнить, есть ли у неё грудь. При этом она не любит свой нос, а я не видела лицевого отростка красивее. Я обожаю петь, даже на людях, – она пойдёт на всё, лишь бы этого не делать. Я всегда, как и вот сейчас, пишу огромные посты под фотками в инстаграме – она зачастую ограничивается одним словом. Её первый язык – испанский, язык страстей. Мой – немецкий, язык прагматиков.
Для меня "В чужой монастырь со своим уставом не ходят" – это закон, а она плевать хотела на такие правила. Я постоянно повторяю "спасибо", даже когда особо не за что, – она считает, что если между людьми есть связь, то и так очевидно, что они помогают друг другу жить, поэтому благодарность – дело само собой разумеющееся, и озвучивать её – лишний раз воздух сотрясать. Она обычно пэссив агрэссив, зато бухая – супер милая, а я обычно вся такая ми-ми-ми, зато в бухом состоянии во мне просыпаются берсерк, режим "Халк, крушить!" и ненависть ко всем присутствующим. Даже в грёбаной "Битве экстрасенсов" она всегда болеет за тёмных магов, а я – за светлых.
И так всегда: она мне что-то говорит, я киваю и делаю полностью наоборот. Она же меня никогда не слушает, потому что кто я такая, чтобы указывать ей, как жить.
И, всё же, как и в инь-ян, у нас есть крошечка общего: любовь к воде как к стихии, к вину, собакам, греческому, Индии, паблику "капризный ленгвист", шуткам в стиле "Кладбище тупых подкатов", пюре "Фрутоняня", сыркам Б.Ю. Александров и к ней самой. Мы обе стремимся к сверхчеловеческому: только я к сверхчеловеческой доброте, а она – к сверхчеловеческой интуиции. А ещё мы обе на какую-то мелкую и, казалось бы, незначительную фигню реагируем типа: "О Боже!!! Это знак СУДЬБЫ!"
Если бы не она, я бы никогда не поняла, насколько правдиво то, что никакой общей реальности не существует, у каждого из нас своя собственная реальность. Было время, когда моя реальность была мрачной, её – радужной, а через год всплыли неизвестные нам факты, и оказалось, что я могла бы со спокойной душой не мрачнеть, а она – не радоваться, потому что в реальности абсолютного большинства людей ситуация была совершенно иной, чем нам представлялось, и обе наши с ней реальности были, по сути, огромным мыльным пузырём иллюзий.
Она не хуже и не лучше меня, она просто – в корне, абсолютно – другая. Сначала я, по своей привычке, работающей для всех людей, видела в ней одни плюсы и ни одного минуса. Затем я стала видеть одни сплошные минусы и ни одного мини-плюсика. Теперь я забила на эти бухгалтерские подсчёты и просто наблюдаю за ней, как за снегом в стеклянном шаре на Новый Год.
Она забавная: может попросить всех своих друзей подтвердить, что она смешная, лишь бы я согласилась, а когда спустя полгода я говорю ей то же самое, может задумчиво зависнуть на несколько минут. Она может сказать обо мне кучу нелицеприятного во время встречи, а на прощание выдать такой комплимент, что зарядит меня энергией и верой в себя на все полгода.
В ней будто два человека: милая версия и evil версия – и от того, какая версия с нами сегодня, меняется даже её форма лица, носа, щёк. У милой версии хочется греться, как птичке под солнышком, в то время как evil версию хочется размазать по стене, как таракана. При этом лучше придержи язык, если хочешь сказать: "Ты сегодня такая милая", – потому что огребёшь недоумённым взглядом и безапелляционным ответом: "Я всегда вообще-то милая, это у тебя проблемы с восприятием."
Раньше я думала, что можно любить только её милую версию, а evil – это не настоящая она, а какое-то бездарное недоразумение, которое случается периодически, как снег в мае – вроде и знаешь, что такое возможно, но не очень хочется, да и вообще а вдруг пронесёт.
Только у меня недавно открылись глаза, что мои попытки были столь же разумны, как если бы кто-то, допустим, всегда бы ел только продукты с правой стороны холодильника, а с левой не ел, или если бы этот кто-то всю жизнь мыл и брил только левую подмышку, а правую оставлял бы грязной, вонючей, прыщавой и заросшей. Сомнительно звучит, не правда ли.