— Аля! Не надо со мной так шутить! — На какое–то время он отказался от какой–либо осторожности.
Если кто сюда и прибежит, ладно, он тоже задаст ему пару вопросиков. — Аля! — крикнул он уже громче. — Аляаааа!!!
Так он бегал и кричал, пока не охрип. А после этого сделал очень важное открытие относительно лабиринта городских улочек: судя по следам, на какое–то время он видел спереди то, что находилось сзади. Да, здесь творились самые настоящие чудеса. Губерт грязно выругался. Он совершил самую страшную, какую только мог, ошибку. Он остался один в магическом городе, а волшебницу оставил на милость реальных бандитов. Наверняка, именно такие здесь и проживали. Тут его начало морозить — ведь Аля, несмотря на всю свою магию, по–настоящему драться не умела. Парень начал систематически обыскивать улочки, но ничего не нашел. Кроме новых улочек.
Ее разбудил холод. Лицо пульсировало тупой, ритмичной болью. Аля не могла пошевелить ни руками, ни одеревяневшей шеей. Кроме того, она перепугалась того, что ничего не видит. В голове до сих пор гудело после удара. Она помигала и как–то пришла в себя. Судя по всему, глаза целые. Все говорило о том, что она просто оказалась в темном помещении. Нужно встать и выпрямиться, затем отыскать свет.
Но этот скромный план встретился с неожиданными сложностями. Когда она пошевелила головой, щеку словно огнем обожгло. Ей удалось все же оторвать голову от пола, что–то потекло в рот. Кровь. Кто–то сильно ее ударил, кровь присохла к тому, на чем она лежала. Доски… А потом Аля открыла причину, по которой не могла подняться. Ее руки и ноги были в колодках. И после этого она вспомнила все: Губерта, замок, лабиринт, напавших на нее разбойников и удар в лицо. Не удивительно, что это вызвало такую боль. От злости
Алисия даже затряслась. Никто еще никогда не бил ее по лицу — и этот гад заплатит за ее боль параличом. Но толстые колодки, тесно охватившие запястья и стопы ног быстро вернули ее к реальности. Не спешить… Вначале она отсюда выйдет. Потом найдет Морриган. Потом обнаружит того сукина сына. А затем уже можно будет объяснить ему, почему волшебниц нельзя бить по лицу. Так, чтобы он понял это каждым кусочком собственного тела и до самого конца дней своих.
Холодно. Аля пошевелила пальцами и только сейчас открыла существование одного тюремного обычая. Перед тем, как бросить заключенного в холодную и мокрую яму, стражники забирают все его вещи. Например, дорогой бархатный дублет, сапоги из толстой кожи, капюшон, пояс. Даже странно, что ей оставили рубаху и ногавицы. И тут же тело прошило ледяной молнией. Аля открыла, что рубаху ей оставили не затем, чтобы прикрыть ее тело, но попросту потому, что ее порвали, случайным образом лишая меновой стоимости.
Равно как и всякой другой. Она чихнула. Нужно было что–то быстренько придумывать, в противном случае она простудится — достаточно было еще немного посидеть на сыром полу подвала. С горячкой никакой магией она не воспользуется. Впрочем, с руками в колодках — тоже. Если бы тут был стражник, его можно было бы загипнотизировать или войти в его разум. Аля сконцентрировалась и начала разыскивать следы людских мыслей.
Вот только кто–то, понимая суть магии, устроил все крайне просто. Не было кого зачаровывать. Ее посадили в темницу, хорошенько обездвижили и ушли. Почти все заклинания требовали применения сложных движений руками, а у нее была свободной только голова. Если сильно пожелает, пожалуйста, можно было грызть дубовые колодки толщиной с руку взрослого мужчины. Так что парочка недель перегрызания, парочка комплектов зубов, и она могла быть свободной, словно птица в полете, черт подери!
— Деваха у нас, — доложил худой человечек. Говорил он не совсем ясно, потому что с рождения зубы слишком выступали вперед. Хотя он и служил волшебнице, никогда не попросил ее исправить красоту, по причине которой все называли его Мышью. А может, ему это прозвище просто нравилось.
— Трудно не заметить. — Хозяйка замка поглядела презрительно на новенький дублет из фиолетового бархата, который никак не застегивался, к тому же и рукава были длинноваты. — Хорошенько ее закрыли?
— Она в том самом пустом подвале, как вы и говорили, госпожа. Не удерет. Целая и здоровая.
— Ну а вы уже бы могли избавиться от своих воровских привычек. Сколько лет мне уже служите, и что, до сих пор осталось? Не затем вас сняла с веревки, чтобы теперь кто–нибудь повесил вас за грабеж.