Она сидела на склоне, глядела в реку и болтала ногами. В его сторону глянула лишь раз, но тогда Губерт находился еще на расстоянии выстрела из лука. Парень стоял в траве и над чем–то склонялся. Разговаривал? После этого направился к ней.
Губерт собирал всю свою отвагу. Несмотря ни на что, он должен был сказать ей… А собственно? Что?
Рассказать о том, что открыл в лабиринте? Если бы он был трубадуром, то наверняка бы скрыл за болтовней свою робость. Ему не хватало слов, но парень надеялся, что те найдутся, когда он сам очутится рядом с девушкой.
Когда Алисия услыхала Губерта рядом, она спросила, несколько не своим голосом:
— Губерт… Ты когда–нибудь сделал чего–нибудь плохое?
— Нет. Никогда.
Ему сделалось легче от того, что разговор начала она. Губерт сел рядом, меч в конце концов положил за собой. Почистит его потом — все нужные приспособления имелись в дорожных вьюках. Шлем, вопреки привычке, бросил в траву.
— А вот я… Сегодня, похоже, я сотворила самую гадкую вещь в своей жизни.
Он не спросил, не имеет ли Аля в виду те две откормленные крысы, которые только что вежливо попросили его согласия на совместное путешествие, и как раз вылезали из травы. У Али не было настроения на шутки. И, видимо, она говорила о чем–то более серьезном, чем о нарушении клятвы, что уже никогда не создаст разумных существ. Неожиданно девушка оперлась на него, а потом упала на колени Губерта.
— Я ее уничтожила… Она была беззащитна, а я… я повела себя словно Морриган… Ради мести…
Чтобы отыграться за избитое лицо и пару слов. Так что ты был прав.
— Алинка… Тихо… Ничего не говори… Не нужно объяснять…
Наверное в сотый раз Губерт удивился, какая она маленькая — несмотря на весь свой рост. Алисия плакала, свернувшись в небольшой клубочек несчастий в синяках. Оскорбленная рыцарская гордость давно уже тихонько сидела где–то сзади, где–то в нижней части спины. А то и еще ниже. С некоторым изумлением Губерт открыл, что вся эта рыцарская гордость и должна там торчать, поэтому просто гладил свою девушку по волосам и не пытался ничего выяснять. Внезапно он ощутил огромное спокойствие. Конец с этой авантюрой. Они вместе, а больше ничего и не нужно. Он не до конца понимал, почему Аля плачет, раз выиграла. Ведь выиграла же — вышла живой из боя с Госпожой Морриган, Любовницей Гибнущих. Похоже, что кроме одного этого удара в лицо, ничего плохого с ней и не произошло. Выходит, случилось что–то другое. Он поднял девушку и прижал ее к себе. Та же разрыдалась на всю катушку. Губерт подумал, что теперь кольчуга на плече точно заржавеет — столько слез.
А может, впрочем, Морриган и заслуживает этих слез, и эти шестеро придурков тоже. Губерт уже начал привыкать к мысли, что слезы стыда не приносят, лишь бы не видели чужие. Нравится ему это или нет, но для Али он не чужой. Неожиданно до него дошло, что после двух недель, проведенных вместе, вероятно, он был для нее единственной близкой душой на всем свете. Если так жила каждая ведьма, каждая волшебница, то даже Морриган можно простить эту пару капель воды из глаз.
Так уж сложилось, что у Али никого нет. Определенные вещи человек выбирать не может. Это они сами выбирают его и говорят: справляйся с нами, как умеешь. Мы полностью принадлежим тебе. Губерт прижал девушку еще крепче. Ведь он был избран.