Все было против несчастных французов. Доломье попал в руки неаполитанских судей, среди которых оказались бывшие рыцари Мальты, лишенные владений. Они сполна отомстили Доломье, продержав его в тюремном заключении двадцать один месяц.
Мужественный ученый страдал от болезней, но продолжал свои труды: он использовал куски угля и написал ими на полях Библии трактат под названием «Философия минералогии». Позднее он был признан одним из важнейших трудов эпохи, поскольку «поднял минералогию на уровень точности, ранее достигнутый химией».
Доломье удалось сохранить свою работу, и после освобождения из тюрьмы он вернулся во Францию. Его здоровье было окончательно подорвано, и ученый скончался в 1801 году, вскоре после публикации трактата.
Богатырь Дюма был переведен в Бриндизи. «На следующий день после моего приезда в замок Бриндизи, — вспоминает он, — когда я прилег отдохнуть, через прутья зарешеченного окна ко мне в комнату влетел большой пакет и упал на пол. В нем были два тома книги Тиссо под названием «Сельский врач». Записка, вложенная между страницами, гласила: "От патриотов Калабрии: смотри слово ЯД". Я отыскал это слово в тексте: оно было дважды подчеркнуто. Я понял, что мне грозит опасность...
Прошло несколько дней... Тюремный врач посоветовал мне есть бисквиты, размоченные в вине, и вызвался мне их прислать. Через десять минут после его ухода принесли обещанные бисквиты. Я точно выполнил его предписание, но к двум часам пополудни у меня начались такие сильные спазмы в желудке и рвота, что я не смог обедать. Приступы боли все усиливались, и я лишь чудом не отправился на тот свет. Характер спазм и рвоты свидетельствовал об отравлении мышьяком...
Как следствие отравления я сильно опух, полностью ослеп на один глаз, и меня разбил паралич... Эти симптомы одряхления появились у меня в тридцать три года и девять месяцев, что явно доказывает, что в мой организм ввели какой-то яд...»
Как и Доломье, он провел в тюрьме два года, страдая от жестокого обращения. Прославленный генерал вышел из заключения изувеченным, полупарализованным, с язвой желудка. Во Флоренции он встретился с Мюратом, старым другом и товарищем по оружию. Им было что вспомнить: оба великих кавалериста, не боявшихся ни черта, ни дьявола, сделали блестящую карьеру в годы революции и сражались бок о бок в Италии и Египте.
С самого начала своей службы в армии Дюма, сын маркиза и чернокожей рабыни-гаитянки, прославился подвигами, достойными Геркулеса. Он мог засунуть по пальцу в четыре ружейных дула и нести на вытянутой руке все четыре ружья. Или зажать лошадь в шенкелях и подтянуться вместе с нею, ухватившись за потолочную балку в конюшне.
Он быстро дослужился до дивизионного генерала. Когда в одном месте он приказал изрубить на дрова гильотину, его прозвали «Человеколюбцем».
В Альпах он захватил гору Сепис с отрядом в несколько человек. Храбрецы вскарабкались по отвесному утесу с помощью кошек. Добравшись до вершины, солдаты остановились перед палисадом противника и не знали, как преодолеть препятствие. Тогда Дюма начал хватать их за штаны и одного за другом перебрасывал через палисад, прямо на ошеломленных австрийцев.
Поступив под начало Бонапарта, Дюма продолжал совершать подвиги, о которых известно из писем главнокомандующего: он лично отбил шесть знамен у численно превосходившего врага, умело допросил шпиона и узнал планы австрийцев, а под Мантуей остановил армию Вурмсера (в том бою под ним пали две лошади).
При Клаузене, у въезда на Бриксенский мост, Дюма задержал в одиночку целый эскадрон. Поскольку мост был узким, то на Дюма могли наступать одновременно не более двух или трех человек. Герой был трижды ранен, его плащ был пробит пулями в семи местах, но он продолжал разить врагов одного за другим и остановил наступление австрийцев.
Он пользовался огромной популярностью в армии, и солдаты души в нем не чаяли. Австрийцы прозвали его «Черным дьяволом». Генерал Жубер, друг и начальник Дюма, сравнил его с Баярдом.
«И все же, — считает генерал Тибо, служивший вместе с богатырем-мулатом, — несмотря на его храбрость и на все его заслуги, из бедняги Дюма, которого можно было назвать лучшим солдатом своего времени, генерала не получилось».
Клеветники не упускали случая опорочить прямодушного и честного Дюма. Генерал Бертье, начальник штаба армии, всячески принижал его заслуги.
Однако Наполеон ценил незаурядных людей и, собираясь в Египет, вновь пригласил генерала под свои знамена. Дюма возглавил кавалерию, сражался в Битве у пирамид, а во время подавления каирского бунта захватил мечеть Аль-Азхар, в которой засели повстанцы. Найденные в мечети сокровища он отослал главнокомандующему, остро нуждавшемуся в деньгах.
Бонапарт использовал Дюма, а затем бросил его в трудную минуту на произвол судьбы но причине вполне понятной. Дюма считал, что экспедиция в Египет предпринята ради возвышения одного человека, и в резких выражениях публично критиковал действия Бонапарта. Тот не простил ему «призыва к мятежу».
Мюрат помог Дюма, поддержав его морально и материально. Но первый консул был непреклонен и написал главному врачу Деженетгу, который хлопотал за генерала-инвалида:
«Так как вы считаете, что по состоянию здоровья он уже не сможет спать но шесть недель кряду на раскаленном песке или в трескучие морозы на снегу, прикрывшись лишь медвежьей шкурой, то как кавалерийский офицер он мне больше не нужен. Его с успехом можно заменить первым попавшимся капралом...»
Тогда Дюма сам написал первому консулу, указав на свои стесненные обстоятельства и напомнив о «сокровищах Каира». Ответа не было, и не будет в дальнейшем.
Дюма не получит ни жалованья, ни пенсии. Лишь Бертье выхлопотал для него постоянное разрешение на охоту в лесах Вилле-Котре.
«Оказавшись в запасе, тяжелобольной, он не переставал молить Бога о победе французского оружия, — вспоминал Жан-Мишель Девиолен, инспектор лесов. — Воистину трогательно было слышать, как за несколько часов до смерти он говорил, что ему хотелось бы быть похороненным на поле Аустерлица».
Лишь два участника Египетской экспедиции получили титулы «султанов»: Бонапарт был назван великим султаном, а генерал Дезэ — справедливым султаном. Дезэ получил этот титул от местных жителей, и это был знак великого уважения к его заслугам и человеческим качествам.
С самого начала экспедиции Дезэ играл особую роль — Бонапарт назначил его командиром авангарда. Дивизия Дезэ первой входила в незнакомые селения, а ее разведчики первыми узнавали о передвижениях вражеских сил.
В Битве у пирамид солдаты Дезэ приняли первый удар кавалерии мамелюков, а затем пошли в контратаку. Когда после победы в этой битве Наполеон узнал о нежелании разбитого Мурад-бея сотрудничать с французами, он приказал Дезэ преследовать вождя мамелюков. Это была удивительная эпопея — по сути дела, отдельная кампания по завоеванию Верхнего Египта.
Дезэ в точности выполнил приказ Бонапарта «вернуться во Францию, воспользовавшись зимней непогодой», хотя ему пришлось испытать многие приключения. Простившись со своими воинами, он отправился из Александрии в опасное плавание через Средиземное море на бриге «Санта-Мария делла Грацие». На другом корабле плыл генерал Даву, который во время похода в Верхний Египет служил под началом Дезэ.
Герои многотрудного похода успешно пересекли Средиземное море, миловали Сицилию, Сардинию и Корсику, но вдруг их задержал английский фрегат. Великобритания и Франция находились в состоянии войны, и два генерала должны были рассматриваться англичанами как военнопленные. Однако в январе 1800 года французы, англичане и турки подписали конвенцию, суть которой заключалась в том, что французы оставляют Египет и возвращаются на родину на своих и турецких судах, а британцы и русские гарантируют им свободный путь. Дезэ и Даву, «египетские французы», подпадали под действие конвенции (которая в итоге не будет ратифицирована), и их сопровождал парламентер-англичанин. Однако капитан фрегата сослался на приказ лорда Кейта, согласно которому всех французов, возвращавшихся из Египта, следовало доставлять в итальянский порт Ливорно, что и было сделано.