Дедушка поморщился, отложил в сторону газету.
— Да я б и того… Но… — Дедушка взглянул на солнце: — Времени нету. Сейчас надо в море идти. Мы, мадам, люди занятые, рабочие.
Тут начала давать советы бабушка:
— А вы попросите деда Беззубку. Того, что на воротах сидит, — швейцаром или как там он у них прозывается. Дадите тому старому пьянице на сто грамм, так он вам не то что на гору, — в самую Одессу, на самую станцию отнесет ваши вещи.
— Была я и там! — трагическим голосом произнесла Асикова мама. — Лежит этот Беззубка с синим носом в холодочке и спит. Уже успел налимониться. Я вас очень прошу! — снова обратилась Асикова мама к дедушке.
Дедушка начал собираться в море:
— К сожалению, не могу.
У Асиковой мамы — слезы на глазах. Она поднялась и, тяжело ступая, пошла со двора. Павлик с жалостью смотрел на нее.
— Нигде не встречала таких бессердечных людей, — хныкала она.
Павлик схватил меня за руку:
— Давай поможем! Соберем всех ребят и вынесем.
Мне очень понравилось Павликово предложение. Мы догнали Асикову маму за калиткой.
— Тетя, мы вам поможем. Не волнуйтесь…
Асикова мама не сразу сообразила, о чем мы говорим. Наконец поняв, в чем дело, проговорила взволнованно:
— Ах, какие хорошие мальчики! Ах, какие милые детки! Да я вам на конфеты… я вам на мороженое! Вы меня просто спасете.
— А мы и без конфет, — сказал я. — По-дружески.
И мы с Павликом начали собирать своих ребят.,
НАМ ХОРОШО — МЫ ОСТАЕМСЯ!
Мы со Славиком несем на толстой палке тяжелый чемодан. Славик уже без черной ленты на глазах. Он шел молча, а потом заявил:
— А ну его, мистера Икса. Неинтересно. Если б настоящего нарушителя границы удалось задержать, — вот это было бы дело!
Пот с нас уже просто струится, а мы еще и половины лестницы не одолели. Солнце палит немилосердно. Особенно донимает оно Асикову маму. Она, вся разомлев, несет позади всех разбухшую корзину с персиками и яблоками. При этом она покрикивает на Асика:
— Ты почему идешь словно чужими ногами?
— Жарко.
— Всем жарко! Думаешь, мне холодно?
— Да тяжело мне. Нагрузила меня, как ишака.
Асик еле тащит сумку с книгами и нотами. И зачем он брал с собой столько книг?
— Я тебя нагрузила? — возмущается Асикова мама. — Разве это мои книжки? Свои несешь. Да и сколько их, тех книжек?
— Нужны они мне, — с недовольным видом бормочет Асик. — «Бери… бери — будешь читать»! А я их читал?
— Но кто тебе мешал? Почему ты не читал? У тебя в голове игры да разные глупости. А ноты кто будет изучать?
Асик садится на ступеньку, словно и не видит, как мать волнуется. Она еще больше возмущается:
— Да иди же, иди, а то на автобус опоздаем! Если только опоздаем, сама уеду, а тебя здесь оставлю, упрямая твоя душа.
У Асиковой мамы столько вещей, что нам пришлось по-настоящему потрудиться. Шестеро ребят едва доволокли три чемодана. Павлик, словно паук, тащил на себе целый шар: завернутые в простыни подушки. Чемоданы были такие тяжелые, что я уже начал подозревать, не набил ли их Асик камнями, чтобы поиздеваться над ребятами.
Ну и вспотели же мы, пока взобрались на кручу! Сразу же поставили чемоданы в тени, под каштаном, а сами повалились на землю. Я отдыхал и смотрел на каштан. Еще где осень, а листья на нем уже пожелтели, свернулись. Это солнце их обожгло. И они пожелтели не совсем, а только на кончиках; некоторые листочки наполовину, а некоторые чуть-…
Наконец взобрался на гору и Асик. Вошел в тень, упал на землю и тут же захныкал:
— Вам хорошо, вы остаетесь!
Он жадно посмотрел на море. Море было очень красивое. Отсюда, с высокой кручи, оно казалось еще больше, не морем, а настоящим океаном. И было синее-синее, синее неба. Далекий горизонт едва проглядывал сквозь легкую ткань тумана. По воде шли маленькие-маленькие, как сетка на телевизионном экране, волны, а над ними седыми нитями поднимался пар. Даже солнце как бы окуталось нежной, прозрачной тканью, хотя нам от этого не становилось прохладнее; напротив, зной ощущался сильнее, словно ты попал в жарко натопленную баню.