Та «Марчелла», которую мы знаем – во всяком случае, после происшедшего с ней душевного перелома, – непременно должна была «прильнуть к нему». Наступило бы «волнующее мгновение, когда их мысли» – самого высокого порядка, разумеется, – «слились воедино, повинуясь естественному взаимному притяжению двоих людей, находящихся в расцвете сил и молодости». Потом она должна была «быстрым движением отстраниться от него» и слушать, «задумчиво склонив голову на изящную руку», а Чаттерис начал бы «описывать силы, выступающие против него, и рассуждать, что предпримет та или иная партия». «Какая-то бесконечная материнская нежность» должна была «заговорить в ней, призывая оказать ему всю помощь и поддержку, на какие только способна любящая женщина». Она бы «предстала» перед Чаттерисом «совершенным воплощением нежности, любви и самоотверженности, которые во всем своем неисчерпаемом разнообразии слагались для него в ее поэтический образ». Однако все это мечты, а не реальность. Конечно, Эделин, может быть, и мечтала о том, чтобы все произошло именно так, но… Она не была Марчеллой, а только хотела ею быть, он же не только не был Максвеллом, но и отнюдь не намеревался им когда-нибудь стать. Если бы ему представился случай стать Максвеллом, он, вероятно, самым невежливым образом отверг бы такую возможность. Поэтому они встретились не как литературные герои, а как два обыкновенных земных существа, робкие и неуклюжие, чувства которых можно было прочитать, наверное, только в их глазах. Несомненно, они обменялись кое-какими ласками, а потом, как мне представляется, она спросила; «Ну, как?» – а он, я думаю, ответил: «Все в порядке». После этого, должно быть, Чаттерис намеками, время от времени многозначительно кивая головой в ту сторону, в какой находился этот великий деятель, изложил ей подробности. Наверное, он сказал ей, что будет баллотировиться в Хайде и что небольшое затруднение с доверенным агентом из Глазго, который хотел выставить кандидатуру радикала под лозунгом «За кентского уроженца», улажено без ущерба для Партии. О политике они безусловно говорили, потому что к тому времени, когда они бок о бок вышли в сад, где миссис Бантинг и Морская Дама сидели и смотрели, как девушки играют в крокет, Эделин уже были известны все эти факты. Мне кажется, для подобной пары обмен мнениями на столь серьезные темы и разделенная радость успеха должны были в какой-то степени заменить бессмысленное повторение пошлых нежностей.
Первой увидела их, по-видимому, Морская Дама.
– Вот он, – неожиданно произнесла она.
– Кто? – спросила миссис Бантинг, подняв на нее глаза и увидев, как загорелся ее взгляд, устремленный на Чаттериса.
– Другой ваш сын, – сказала Морская Дама, и в голосе ее прозвучала едва заметная усмешка, которой миссис Бантинг не уловила.
– Это же Гарри с Эделин! – воскликнула миссис Бантинг. – Не правда ли, какая прелестная пара?
Но Морская Дама ничего не ответила, а лишь откинулась в кресле, внимательно глядя, как они приближаются. Пара была действительно прелестная. Спустившись с веранды на залитый солнцем газон, они словно оказались в ярком свете рампы, как актеры на сцене, куда более обширной, чем любые театральные подмостки. Чаттерис, высокий, светловолосый, широкоплечий, чуть загорелый, казался, насколько я могу предположить, поглощенным какими-то своими мыслями – некоторое время спустя это выражение уже его не покидало. А рядом с ним шла Эделин, время от времени поглядывая то на него, то на сидевших под деревьями, темноволосая, высокая – пусть и не такая высокая, как Марчелла, – слегка разрумянившаяся и радостная, – и уж тут, знаете ли, она обошлась без советов какого бы то ни было романиста.
Только подойдя почти вплотную, Чаттерис заметил, что под деревьями есть кто-то еще кроме Бантингов. С чего бы он ни собирался начать разговор, неожиданное появление незнакомки заставило его умолкнуть, и центром сцены завладела Эделин. Миссис Бантинг встала, и все игроки в крокет – за исключением Мэйбл, которая выигрывала, – кинулись к Чаттерису с радостными криками. Мэйбл осталась одна посреди позиции, которая, насколько я понимаю, называется в крокете «чаепитием», и громко требовала, чтобы партнеры посмотрели, как она ее разыграет. Нет никакого сомнения, что, если бы не эта досадная помеха, она продемонстрировала бы весьма поучительный образец крокетного искусства.
Эделин подплыла к миссис Бантинг и воскликнула с ноткой торжества в голосе:
– Все решено. Окончательно решено. Он всех их уговорил и будет баллотироваться в Хайде.
И она, скорее всего, помимо собственной воли встретилась глазами с Морской Дамой.
Разумеется, совершенно невозможно сказать, что прочитала Эделин в ее глазах – и что можно было в тот момент в них прочитать. Несколько мгновений они с непроницаемыми лицами смотрели друг на друга, а потом Морская Дама наконец перевела взгляд на Чаттериса, которого, вероятно, впервые видела вблизи. Можно лишь гадать, произошло ли что-то – пусть даже всего лишь мимолетный всплеск удивления и интереса – в тот момент, когда скрестились их взгляды. Это продолжалось лишь один короткий момент, а потом он вопросительно посмотрел на миссис Бантинг.
– О, я же совсем забыла! – И она, рассыпавшись в извинениях, представила их друг другу. Думаю, что во время исполнения этого обряда их взгляды больше ни разу не встретились.
– Значит, вернулись? – спросил Чаттериса Фред, похлопав его по плечу, и тот подтвердил эту удачную догадку.
Дочерей миссис Бантинг, по-видимому, обрадовало не столько появление Чаттериса как такового, сколько завидная судьба Эделин. А издали донесся голос приближавшейся Мэйбл:
– Мистер Чаттерис, пусть они посмотрят, как я это разыграю!
– Привет, Гарри, мой мальчик! – вскричал мистер Бантинг, придерживавшийся грубовато-добродушной манеры обращения. – Как там Париж?
– А как тут рыбная ловля? – ответил вопросом Гарри.
И все образовали нечто вроде кружка вокруг этого обаятельного человека, который «всех их уговорил», – разумеется, кроме Паркер, которая знала свое место и уговорить которую, я думаю, никому никогда не удастся.
С шумом задвигались садовые стулья.
На драматическое заявление Эделин никто как будто не обратил ни малейшего внимания. Бантинги никогда не отличались большой находчивостью в разговоре. Она стояла среди них, словно героиня пьесы, окруженная актерами, которые забыли свои роли. Потом все как будто спохватились и заговорили разом. «Значит, все решено?» – спросила миссис Бантинг, а Бетти Бантинг сказала: «Значит, выборы все-таки будут?», а Нетти воскликнула: «Вот здорово!» Мистер Бантинг с глубокомысленным видом заметил: «Так вы виделись с ним?», а Фред от себя еще добавил шума, крикнув «Ура!».
Морская Дама, разумеется, ничего не сказала.
– Во всяком случае, мы будем бороться до последнего, – сказал мистер Бантинг.
– Надеюсь, что так, – подтвердил Чаттерис.
– Но этого мало, мы должны победить! – сказала Эделин.
– О да! – поддержала ее Бетти Бантинг. – Непременно.
– Я не сомневалась, что они его выдвинут, – сказала Эделин.
– Должны же они хоть что-то соображать, – заметил мистер Бантинг.
Наступила пауза, а потом осмелевший мистер Бантинг принялся изрекать политические суждения.
– Они уже начинают кое-что соображать, – заявил он. – Начинают понимать, что партии нужны настоящие люди – люди благородной крови и хорошего воспитания. Не деньги и не поддержка черни. Они пробовали спастись, подыгрывая новомодным веяниям и классовой зависти. И ирландцам. И получили урок. Как? Очень просто – мы отошли в сторону. Мы оставили их наедине с этими фантазерами и подстрекателями – и с ирландцами. И вот пожалуйста! Это настоящий переворот в партии. Мы от нее отступились. А теперь мы должны снова ее возродить.