Всякую серьезную беду всегда сопровождают досадные мелочи. В дополнение ко всем мукам Мелвила в его клубе затеяли ремонт, и там постоянно толпились строители и декораторы, которые выставили окна и заняли весь зал подмостями. Мелвил и ему подобные оказались на это время гостями чужого клуба, несколько членов которого имели привычку громко пыхтеть. Они, казалось, только и делали, что, пыхтя и отдуваясь, шелестели газетами или спали в креслах, и представлялись Мелвилу какими-то язвами на благопристойном теле этого клуба. В его тогдашнем состоянии ему не было дела до того, что все эти пыхтящие туши занимают высокое положение в обществе. Однако именно благодаря этому временному перемещению он неожиданно столкнулся с Чаттерисом, состоявшим в клубе, который приютил Мелвила, но не принадлежавшим к числу наиболее видных его членов, а скорее к аморфной массе, – и имел с ним что-то вроде конфиденциальной беседы.
Мелвил только что взял в руки «Панч» – он находился в таком расположении духа, когда человек готов схватиться за что угодно, – и начал читать, хотя что именно, он не знает. Вскоре он тяжело вздохнул, поднял глаза и увидел, что в комнату входит Чаттерис.
Он удивился, увидев Чаттериса, и почувствовал беспокойство и некоторую тревогу. Чаттерис тоже явно удивился, увидев его, и пришел в замешательство. На несколько секунд он неловко застыл в дверях с весьма нелюбезным видом, и несколько мгновений не подавал вида, что узнал его, но потом кивнул и неохотно направился к нему. Каждое его движение говорило о том, что он не прочь улизнуть, но не знает, как бы это сделать.
– Вы здесь? – произнес он.
– А вы что делаете в такое время так далеко от Хайда? – спросил Мелвил.
– Я зашел, чтобы написать одно письмо, – сказал Чаттерис и беспомощно огляделся.
Потом он сел рядом с Мелвилом и попросил сигарету. И вдруг пустился в откровенности.
– Вряд ли я буду баллотироваться в Хайле, – сказал он.
– Неужели?
– Да.
Он закурил сигарету.
– А вы стали бы на моем месте?
– Ни в коем случае, – ответил Мелвил. – Но это не по моей части.
– А по моей?
– Не поздновато ли выходить из игры? – спросил Мелвил. – Вас уже выдвинули. Все взялись за работу. Мисс Глендауэр…
– Знаю, – отозвался Чаттерис.
– Ну и?…
– Мне что-то не хочется.
– Но, дорогой мой!..
– Может быть, я немного переутомился. Я не в форме. Потерял ко всему интерес. Вот почему я здесь.
Тут он сделал совершенно нелепую вещь – выбросил сигарету, выкуренную едва на четверть, и почти тут же попросил другую.
– Вы чересчур усердно занимались своей статистикой, – сказал Мелвил.
Чаттерис произнес нечто такое, что Мелвил, как ему показалось, уже где-то слышал:
– Выборы, Прогресс, Благо Человечества, Общественный Дух – все это на самом деле меня не интересует. По крайней мере, сейчас.
Мелвил молча ждал продолжения.
– С самого рождения тебе всю жизнь постоянно твердят, что надо делать политическую карьеру. Это впитываешь с молоком матери. Тебе не позволяют даже подумать, чего ты хочешь на самом деле, все так тебя туда и подталкивают. Воспитывают характер. Внушают образ мыслей. Загоняют туда…
– Меня никто никуда не загонял, – возразил Мелвил.
– А меня загоняли. И вот что из этого получается!
– Вы не хотите делать политическую карьеру?
– Как вам сказать… Подумайте, что это такое на самом деле.
– Ну, если задумываться о том, что есть на самом деле…
– Во-первых, вся эта возня, чтобы попасть в парламент. Эти проклятые партии не значат ничего – абсолютно ничего. У них даже нет приличных фракций. Болтаешь всякий вздор перед разными проклятыми комитетами проклятых торговцев, которые думают только о том, чтобы подороже продать свое самоуважение; шепчешься и водишь дружбу с представителями на местах и стараешься, чтобы тебя почаще с ними видели; занимаешься всякой идиотской благотворительностью, и обедаешь, и толкуешь, и якшаешься со всевозможными чванливыми наглецами и мошенниками… Он на несколько секунд умолк.
– И ведь на самом деле они ничего такого в виду не имеют! Они просто делают это по-своему, как ты – по-своему. Все это одна и та же игра. Они гоняются за призраком довольства, они трудятся не покладая рук, и ссорятся, и завидуют друг другу, днем и ночью, постоянно стараясь, несмотря ни на что, убедить себя, что они воплощают в себе реальность и успеха…
Он снова умолк и затянулся сигаретой.
– Это так, – согласился Мелвил и, не скрывая злорадства, добавил:
– Но я думал, что ваше скромное движение… Что в нем есть нечто большее, чем партийные дрязги и самоутверждение?…
Он сделал вопросительную паузу.
– Положение Бедных, – добавил он.
– Ну и что? – сказал Чаттерис и взглянул на него с каменным выражением лица. Мелвил отвел глаза.
– В Сандгейте, – сказал он, – была, знаете ли, какая-то атмосфера искренней веры…
– Знаю, – отозвался Чаттерис во второй раз. – В этом-то все дело! – добавил он после паузы. – Если у меня нет веры в ту игру, в которую я играю, если я застрял на мели, когда прилив веры уже миновал, моей вины тут, во всяком случае, нет. Я знаю, как мне следует поступить. В конце концов я и собираюсь так поступить; сейчас я все это говорю, только чтобы облегчить душу. Я начал эту игру и должен доиграть до конца; я взялся за гуж и не должен отступаться. Вот почему я приехал в Лондон – чтобы самому с этим покончить. Все это долго накапливалось и наконец прорвалось. Вы застали меня в критический момент.
– А-а, – сказал Мелвил.
– Но при всем том дело обстоит так, как я сказал: все это мне в действительности неинтересно. Это не меняет того факта, что я вынужден участвовать в призрачных выборах, которые не имеют никакого смысла, на стороне партии, которая уже десять лет как умерла. И если призраки выиграют, стать членом парламента от привидений. Вот как все это выглядит – стоит только посмотреть на вещи разумно. Мне это больше неинтересно, и душа у меня к этому не лежит, – повторил он еще раз свой главный тезис.
После этого он решил объясниться подробнее и придвинулся ближе к Мелвилу.
– Не то чтобы у меня совсем не было веры. Когда я говорю, что во все это не верю, я захожу слишком далеко. Я верю. Я знаю, что эта предвыборная агитация, все эти интриги – только средство для достижения цели. Есть работа, которую нужно проделать, серьезная работа, важная работа. Только…
Мелвил взглянул на него поверх сигареты. Чаттерис поймал его взгляд и, казалось, какое-то мгновение не хотел его отпускать. Неожиданно он пустился в откровенности. Ясно было, что ему отчаянно нужен слушатель, которому можно довериться.
– Не хочу я этим заниматься. Стоит мне приняться за работу, взять себя в руки, усесться за стол и сказать самому себе: «Вот что предстоит тебе теперь до самого конца жизни, это и будет твоей жизнью, Чаттерис», – понимаете, Мел-вил, когда я это делаю, меня охватывает ужас.
– Хм, – сказал Мелвил и задумался. Потом он повернулся к Чаттерису с видом семейного врача и, трижды похлопав его по плечу, произнес:
– Вы чересчур усердно занимались своей статистикой.
Он подождал, пока это дойдет до собеседника. Потом снова повернулся к нему и, вертя в руке пепельницу с эмблемой клуба, сказал:
– Это повседневность вас одолела. За деревьями вы не видите леса. Масса текущих дел заслоняет от вас обширный замысел, за выполнение которого вы взялись. Вы как художник, который слишком долго работал над какой-то очень мелкой деталью в углу полотна Вам нужно отступить на шаг назад и взглянуть на картину в целом.
– Нет, – сказал Чаттерис, – дело не только в этом.
Мелвил жестом дал понять, что ему лучше знать.
– Я постоянно отступаю на шаг назад и смотрю на нее, – сказал Чаттерис. – В последнее время я только это и делаю. Согласен, это обширное и благородное дело – настоящая политическая деятельность, – только… Она восхищает меня, но не увлекает, ничуть не увлекает. Вот в чем причина всего.
– А что вас увлекает? – спросил Мелвил. Он был совершенно убежден, что это Морская Дама своими разговорами довела Чаттериса до такого состояния, и хотел проверить, насколько далеко она зашла. – Вот, например, – может быть, существуют какие-то другие сны? – спросил он, чтобы окончательно убедиться.