- В моих руках?! - вскричал Мелвил, изо всех сил стараясь не понять смысла ее невинного, но решительного замечания.
- Сейчас вы монополист! - воскликнула она. - А когда мы вернемся в Лондон, у нее отбоя не будет от поклонников.
Мелвил, кажется, сказал что-то в том смысле, что не надо заходить так далеко... Он не помнит, что сказал. Я думаю, он тогда сам не понимал, что говорит...
Так или иначе, в августе он сбежал в Лондон и болтался там в таком ужасном состоянии, что даже не мог собраться с силами и куда-нибудь уехать. Об этой части истории он не распространяется, и мало-мальски правдоподобно восстановить ее я могу только с помощью собственного воображения. Я представляю себе, как он, сидя в своей прелестно обставленной квартире квартире, на которой лежит отпечаток легкомыслия, но без тривиальности, и которая свидетельствует об артистичности его натуры, но при этом полна достоинства и серьезности, - обнаруживает, что потерял всякий интерес и к книгам, и к коллекции серебряной посуды, которую (не слишком ревностно) собирает. Представляю себе, как он бродит по этой квартире, заходя то в свою со вкусом отделанную спальню, то в гардеробную, где погружается в бессмысленное созерцание двадцати семи пар брюк (аккуратно отглаженных и развешанных в полном порядке), неотъемлемых от его мнения о мудрости и благополучии. Он давно уже естественным путем усвоил, что для всякого случая существует в точности соответствующая ему пара брюк, приличествующий ему пиджак, подобающий жест или слово. Он был хозяином своего мира. И тут, вообразите только, этот шепот... "Бывают сны лучше".
- Что это за сны? - вопрошает он, словно защищаясь. Каким бы зыбким и прозрачным ни показался ему мир тогда, в приморском саду в Сандгейте, какой бы ни прозвучал тогда намек на нечто лежащее за пределами этого мира здесь, в лондонской квартире Мелвила, ни о какой его прозрачности не могло быть и речи.
- Черт возьми! - восклицает он. - Если эти сны предназначены Чаттерису, зачем она мне все это говорила?
- А если бы мне довелось их увидеть, какие бы они там ни были...
Он погружается в размышления, со всей присущей ему серьезностью.
- Нет! - И снова: - Нет!
- А если человеку не суждено их увидеть, то зачем ему о них знать, зачем из-за них лишаться покоя?
- Если ей так уж хочется мутить воду, почему бы ей не заняться этим самой и стоит ли превращать меня в сообщника?
Он шагает взад и вперед по квартире, потом останавливается и смотрит в окно, на ошалевших от жары прохожих, направляющихся к Хеймаркету...
Но он их не видит. Перед глазами у него стоит маленький приморский сад в Сандгейте и крохотная кучка людей, совсем крохотная, залитая солнечным светом, и что-то надвигается на них...
- Так поступать нечестно! И с ними, и со мной, и с кем угодно!
И тут он, я думаю, неожиданно начинает ругаться.
Представляю себе, как он сидит за обедом, - к этой трапезе он обычно относится с подобающей серьезностью. Представляю себе официанта, изображающего на чисто выбритом лице добродушную небрежность, который приближается к нему с выражением интимного соучастия, с каким всякий порядочный официант подходит к тем, кто внушает ему уважение. Представляю себе уважительную паузу, почтительный вопрос.
- А, да что угодно! - восклицает Мелвил, и официант удаляется в полном изумлении.
Всякую серьезную беду всегда сопровождают досадные мелочи. В дополнение ко всем мукам Мелвила в его клубе затеяли ремонт, и там постоянно толпились строители и декораторы, которые выставили окна и заняли весь зал подмостями. Мелвил и ему подобные оказались на это время гостями чужого клуба, несколько членов которого имели привычку громко пыхтеть. Они, казалось, только и делали, что, пыхтя и отдуваясь, шелестели газетами или спали в креслах, и представлялись Мелвилу какими-то язвами на благопристойном теле этого клуба. В его тогдашнем состоянии ему не было дела до того, что все эти пыхтящие туши занимают высокое положение в обществе. Однако именно благодаря этому временному перемещению он неожиданно столкнулся с Чаттерисом, состоявшим в клубе, который приютил Мелвила, но не принадлежавшим к числу наиболее видных его членов, а скорее к аморфной массе, - и имел с ним что-то вроде конфиденциальной беседы.
Мелвил только что взял в руки "Панч" - он находился в таком расположении духа, когда человек готов схватиться за что угодно, - и начал читать, хотя что именно, он не знает. Вскоре он тяжело вздохнул, поднял глаза и увидел, что в комнату входит Чаттерис.
Он удивился, увидев Чаттериса, и почувствовал беспокойство и некоторую тревогу. Чаттерис тоже явно удивился, увидев его, и пришел в замешательство. На несколько секунд он неловко застыл в дверях с весьма нелюбезным видом, и несколько мгновений не подавал вида, что узнал его, но потом кивнул и неохотно направился к нему. Каждое его движение говорило о том, что он не прочь улизнуть, но не знает, как бы это сделать.
- Вы здесь? - произнес он.
- А вы что делаете в такое время так далеко от Хайда? - спросил Мелвил.
- Я зашел, чтобы написать одно письмо, - сказал Чаттерис и беспомощно огляделся.
Потом он сел рядом с Мелвилом и попросил сигарету. И вдруг пустился в откровенности.
- Вряд ли я буду баллотироваться в Хайле, - сказал он.
- Неужели?
- Да.
Он закурил сигарету.
- А вы стали бы на моем месте?
- Ни в коем случае, - ответил Мелвил. - Но это не по моей части.
- А по моей?
- Не поздновато ли выходить из игры? - спросил Мелвил. - Вас уже выдвинули. Все взялись за работу. Мисс Глендауэр...
- Знаю, - отозвался Чаттерис.
- Ну и?...
- Мне что-то не хочется.
- Но, дорогой мой!...
- Может быть, я немного переутомился. Я не в форме. Потерял ко всему интерес. Вот почему я здесь.
Тут он сделал совершенно нелепую вещь - выбросил сигарету, выкуренную едва на четверть, и почти тут же попросил другую.
- Вы чересчур усердно занимались своей статистикой, - сказал Мелвил.
Чаттерис произнес нечто такое, что Мелвил, как ему показалось, уже где-то слышал:
- Выборы, Прогресс, Благо Человечества, Общественный Дух - все это на самом деле меня не интересует. По крайней мере, сейчас.
Мелвил молча ждал продолжения.
- С самого рождения тебе всю жизнь постоянно твердят, что надо делать политическую карьеру. Это впитываешь с молоком матери. Тебе не позволяют даже подумать, чего ты хочешь на самом деле, все так тебя туда и подталкивают. Воспитывают характер. Внушают образ мыслей. Загоняют туда...