Но ненадолго: холод разбудил,
Горячка, спазмы и гремящий шквал,
И буря — дикий гимн мятежных сил,
И нищенская сырость одеял.
Вой рупора. Морской сапог стучал
О дверь. Вошел моряк и крикнул: "Эй!
Вставайте! Все наверх! Аврал! Живей!"
Он поднял лампу. Весь костюм замерз
На нем, треща, роняя звонкий лед.
"Проснитесь, вы! И лампу взял мороз".
В тревоге он не говорит, орет:
"Мы в льдах на фут! Нас адский ветер рвет!
Мы ставим оба марселя. Вставай!
Уж тянут шкоты! Одевайся, знай!"
"На деке холодно?" — Маляр спросил.
"Я говорю — весь бак облеплен льдом.
Как сахарный пирог". Моряк вопил:
"Мы тянем шкоты — я сказал. Идем!
На дек! На мачты, черти, что есть сил!
Иди звать барчуков. Эй, боцман, эй!
Уж оба марселя в ходу! Живей!"
Ушел. Держась за край, Маляр упал,
Не в силах встать. Он слышит ветра лёт,
Что судно их, как пьяное, шатал.
В верхушках мачт смятение ревет.
"Конец, — он шепчет, — к этому идет!
Идти наверх! Опять мороз встречать!
Невмочь! Невмочь! Руки вовек не сжать!
Вновь драться с марселем? Нет, нет, уволь!
Какой здесь ад! Когда б я раньше знал!"
Измучен он: горячка, спазмы, боль.
Вдруг адский натиск волн корабль сковал —
И в радостном порыве пляшет вал,
Победно двери черный рвет прибой,
Он залил койки, пенный, ледяной.
Потухли лампы. Волны схлынут — ххош! -
Чтоб вспять прийти. Ругался боцман зло:
"Хлам, бесполезный хлам! Чего ты ждешь?
Маляр несчастный! Мусор, помело!
Берись за дверь, ты, баба! ты, мурло!
С дороги прочь, сток грязи, мразь, дрянцо!"
Он хлопнул дверью. Звякнуло кольцо.
Зажег он лампу, в воду погружен.
"Вот так дела! К шпигатам, живо, вмиг! —
(Напор воды, кренясь, встречает он) —
Качнет корабль — открой под ветром их!
Ну, морячки! Души не вижу в них;
К примеру: Порт-Магонский павиан —
Души в нем больше, чем у горожан!"
Маляр, по плечи в ванне ледяной,
Все ищет пробку. Склонится — поток
Бежит, журча, уже над головой.
Судя по звукам, ад вверху жесток,
И смерть над ним раскинула силок.
Но лучше смерть, чем злейшая беда —
Там, в воздухе, высоко, в царстве льда.
И мысль пришла: "Я неудачник! Да!
Всей жизни крах. Мне правду говорят.
Пойду наверх. Свалюсь я — не беда:
Не будет больше мук, и этот ад
И прелести его не возмутят
Покоя вечного. Бесцельно все!"
Так в холод, в ночь он горе нес свое.
Смерть, лучше смерть, чем ад, чем торжество
Насмешек, ужаса, уступок, сдач;
Ряд поражений — больше ничего,
Игра, где ждешь одних лишь неудач.
"О, Смерть, ты, что укроешь скорбь и плач,
Возьми меня! Мне этих карт не сдать!"
Гремящий зов донесся с рей опять.
Кровавя рот, в тисках сжимая мозг,
Бежит он к месту сбора. Оттеснен
В нем жалкий трус, что в плаче изнемог.
Что б ни было, домечет талью он.
Стреляет марсель; ветер разъярен;
Гвоздями льда бьет воздух; злится вал.
"Мазилка первым!" — штурман закричал.
"Мазилка! Черт! Да ты моряк лихой!
А я-то думал — шляпа! Ну, идем!"
На реях, там уж начинался бой
С бураном, что глушил в порыве злом,
Там прыгал марсель, рокоча, как гром,
Там в лица бил свинцом промерзший снег
И ветер гребнем волн сквозь платье сек.
Так, наверху, на марса-рее, в час,
Жестокий час великих бурь, был дан
Мазилке искус боли — в первый раз.
Он сплющил в миг столетних мук туман.
И целый месяц бурный океан
Учил Мазилку; месяц он не знал
Ни сна, ни пищи и не обсыхал.
Дул ураган, стихая иногда
На краткий час, чтоб снова возрасти.
И стынет в вихре на бортах вода,
И любо ветру торосы нести,
Страша людей, стоящих на пути.
Но призрак солнца нес надежды тень,
Что стихнут штормы. Шел тридцатый день.